Профессор Желания - читать онлайн книгу. Автор: Филип Рот cтр.№ 57

В прогулке по участку Клэр с Лесом Лауэри образуют первую пару. Они идут к почерневшему мертвому дубу на опушке леса. Прямо у нас на глазах во время летней грозы в этот дуб ударила молния — настолько мощная, что он раскололся пополам. На протяжении всего нашего похода вчетвером, вокруг дома и по саду, Клэр говорит, чуть лихорадочно, о безумных июльских грозах; чуть лихорадочно и самую малость инфантильно. Я ведь не подумал, какой зловещей (именно зловещей, а не роковой) женщиной должна показаться ей Элен после всех моих рассказов о том, чего мне пришлось натерпеться от бывшей жены; честно говоря, я просто упустил из виду, как часто и подолгу жаловался Клэр на Элен в первые месяцы нашей близости. Ничего удивительного в том, что она буквально вцепилась в явно безобидного мужа Элен, который к тому же явно ближе ей и по возрасту, и по интеллектуальным запросам; в частности, они уже выяснили, что он тоже подписан на «Естественную историю» и на «Журнал Одюбона». [41] Несколько минут назад она уже похвастала перед супругами морскими раковинами необычной формы с Кейп-Кода, разложенными на плетеном подносе посередине обеденного стола и обставленными с обеих сторон старинными оловянными шандалами, преподнесенными ей бабушкой на окончание колледжа.

Пока моя «половина» вместе с «половиной» Элен осматривают выгоревший дочерна дуб, мы с бывшей женой возвращаемся на крыльцо. Она как начала рассказывать мне о муже, так и не может остановиться. Он адвокат, альпинист, горнолыжник, был уже однажды женат, и у него две дочери-подростка; на пару с неким архитектором он сколотил небольшой капитал как застройщик; совсем недавно его показывали по телевизору в качестве следственного советника при комитете законодательного собрания штата Калифорния, расследующего связи между организованной преступностью и полицией округа Марин. Я вижу, как Лауэри, оставив дуб за спиной, бредет по лесной тропе в сторону крутого утеса, который Клэр фотографировала все лето. Судя по всему, Клэр и Солнце предпочли вернуться домой.

— Немного он молод для настоящего Каренина, — говорю я Элен.

— На твоем месте я тоже была бы настроена весьма саркастически, — отвечает она. — Меня удивило даже то, что ты вообще взял трубку. А все потому, что ты такой паинька. Да и всегда был паинькой.

— Послушай, Элен, что происходит? Прибереги этого «паиньку» для моих похорон. Может, ты и живешь теперь новой жизнью, но язычок у тебя…

— Пока я болела, у меня была бездна времени для размышлений. И я надумала…

Но мне не хочется знать, что она такое надумала.

— Расскажи-ка мне лучше, — я перебиваю ее сознательно, — как прошел твой разговор с Шёнбруннами.

— Я говорила с Артуром. Ее не было дома.

— И как он отнесся к тому, что ты после такой паузы вдруг взяла да и вынырнула из небытия?

— Прекрасно отнесся, по-моему.

— Честно говоря, меня удивило, что он решил сделать тебе одолжение. Удивило меня и то, что ты к нему за одолжением обратилась. Насколько я помню, он тебя никогда не жаловал, да и ты сама их обоих — тоже.

— Мы с Артуром теперь относимся друг к другу по-иному.

— С каких это пор? Сколько ты над ним потешалась!

— Больше не потешаюсь. Я никогда не высмеиваю людей, смирившихся с тем, чего им хочется. Или, по меньшей мере, смирившихся с тем, что кое-чего им, как ни крути, не дано.

— А чего хочется Артуру? Уж не намекаешь ли ты на то, что все эти годы Артур хотел тебя?

— Я ведь ничего не сказала про «все эти годы».

— Послушай, Элен, в это все равно невозможно поверить.

— А по-моему, поверить в это проще пареной репы.

— И во что же, чтобы не ходить вокруг да около, мне предлагается поверить?

— Когда мы с тобой вернулись из Гонконга, когда ты съехал с квартиры, оставив меня в одиночестве, он как-то вечером позвонил и напросился в гости. Ему надо было поговорить со мной. Поговорить о тебе. Твое состояние его сильно тревожило. И вот он приехал ко мне прямо с работы — примерно в девять вечера — и чуть ли не час толковал о том, как ты несчастен. В конце концов я сказала ему, что не понимаю, какое это теперь имеет отношение ко мне, и тут он предложил мне как-нибудь встретиться вдвоем за ланчем в городе. Я не ответила ни «да», ни «нет», я и сама была в отчаянном состоянии, и вдруг он меня поцеловал. После чего усадил в кресло, сел напротив и детально объяснил мне, что вовсе не собирался меня целовать, и сам не понимает, что это на него нашло, но, в любом случае, это совершенно не то, что могло прийти мне в голову. Он заявил мне, что счастливо женат и после стольких лет вдвоем с Дебби по-прежнему испытывает к ней сильное сексуальное влечение, да и вообще, можно сказать, обязан ей жизнью. И поведал мне омерзительную историю о какой-то безумной девке, библиотекарше из Миннесоты, на которой однажды едва не женился, и о том, как эта девка набросилась на него за завтраком и проткнула ему руку вилкой. Он так никогда и не оправился от ужаса перед тем, что с ним сталось бы, уступи он ее натиску и женись, ему кажется, что дело дошло бы до смертоубийства. Он показал мне шрам от удара вилкой. Он сказал, что встреча с Дебби стала для него спасением и что ее преданности и любви он обязан всем, чего ему удалось добиться. Затем он вновь полез ко мне с поцелуями, а когда я сказала, что не нахожу это особенно удачной затеей, ответил, что я совершенно права, что он во мне изначально ошибся, причем в худшую сторону, но ему все равно хочется пригласить меня на ланч. Чтобы не привносить в разговор еще большей сумятицы, я ответила согласием. Он пригласил меня в какой-то ресторанчик в Чайна-тауне, где, заверяю тебя, ни в коем случае не было и не могло быть общих знакомых, да и вообще знакомых — его, моих или твоих. Вот и сказочке конец. Но потом, летом, они перебрались на Восточное побережье, и он принялся писать мне письма. Я и сейчас их получаю — раз в два месяца или что-то вроде того.

— Продолжай. О чем же он пишет?

— Ну, во-первых, это все блестяще с литературной точки зрения, — улыбаясь, отвечает она. — Судя по всему, отдельные пассажи он переписывает раз по десять в стремлении добиться совершенно немыслимого стилистического совершенства. Мне кажется, такие письма мог бы сочинять редактор поэтического отдела студенческого журнала какой-нибудь первокурснице, в которую он влюбился. «Стоят дни, острые и чистые, как рыбий хребет» — и тому подобное. И время от времени он прибегает к стихотворным цитатам из великих поэтов, воспевших Венеру, Клеопатру и Елену Прекрасную.

— «Ее одну встарь жаждал целый мир», — навскидку цитирую я.

— Ты прав, и это тоже. Строго говоря, мне кажется, что это «встарь» несколько оскорбительно. Если абстрагироваться от того, что перед нами высокая поэзия. Так или иначе, он неизменно тем или иным образом дает мне понять, что отвечать на его письма не обязательно; вот я и не отвечаю. А чему ты улыбаешься? В целом это скорее приятно. И уж в любом случае лучше, чем ничего. А как по-твоему?