Наша беседа продолжалась около трёх часов. Я за это время выпил несколько бутылок пива, а Тэмбэл под конец не отказался от бокала калифорнийского вина.
Он сидел и смотрел на меня с немым вопросом в глазах, и я не знал, что должен ему сказать. Знал ли я, где искать Кальцена? Нет, не знал. Появлялись ли в районе новые люди, кроме Тэмбэла?
Да, подумал я тогда. Появлялись, конечно. Нет, не возле моего дома. Возле моей прежней мастерской. Саму мастерскую я тогда ещё не продал, искал покупателя. Она стояла законсервированной, станки и инструменты я частично перевёз в свой гараж, частично планировал оставить покупателю в наследство и приобрести вместо них новые.
Всего за два месяца до появления Тэмбэла дом около мастерской кто-то купил. Я видел, как выезжают старые владельцы. Я нечасто бывал в закрытой мастерской, но тем не менее видел, что дом снова обитаем. За занавесками горел свет, а у входной двери стояла бутылка молока, которую, видимо, позабыли забрать.
Про это я и рассказал Тэмбэлу.
«Видишь, Джим, — сказал он. — Без тебя я бы долго выяснял это. Я проверял данные о купле и продаже недвижимости через агентские базы. Но тут, видимо, как-то их обошли. Что, в общем-то, неудивительно — с учётом того, как тщательно Кальцен скрывается».
Потом он поднялся и подошёл ко мне.
«Джим, я рассчитываю на твою помощь».
Мне хотелось ответить: «да понял я, понял уже», но я сдержался. Тэмбэл действительно нуждался в помощи и очень волновался. Думаю, причина его волнения заключалась вовсе не в том, что он боялся моего отказа. В первую очередь он выдал море секретной информации малознакомому человеку и потому опасался. Был ли он уверен в том, что я не болтун? Нет. Я любил пропустить стаканчик и вполне мог в нетрезвом состоянии рассказать своим собутыльникам всё, что угодно. Но Тэмбэл поставил на меня, точно на рисковую карту, благодаря которой можно сорвать банк или проиграться в пух и прах. Самое интересное, что не произошло ни того, ни другого; но не буду забегать вперёд.
* * *
Лучшего наблюдательного пункта, чем моя мастерская, Тэмбэл и представить себе не мог. Из маленького грязного окошечка можно было обозревать почти весь соседний дом, при этом оставаясь незамеченным. На следующий же день после нашего разговора мы отправились в мастерскую и стали оборудовать место для наблюдения. Тэмбэл планировал поселиться тут на неопределённый срок, вооружившись фотоаппаратом. Его основной задачей было сфотографировать нового жителя как можно качественнее — так, чтобы по фотографии гарантированно опознать Кальцена. Он не исключал, что немец изменил внешность. Второй частью плана было отследить, когда предполагаемый нацист уедет более или менее надолго, и в его отсутствие обыскать дом.
Я предложил проникнуть к Кальцену под видом телефонного мастера и поставить жучок. Тэмбэл отверг эту идею. Во-первых, Кальцен должен быть настороже. Любая подозрительная личность — и он тут же смотает удочки и исчезнет. А во-вторых, вряд ли он ведёт какие бы то ни было телефонные переговоры со своими бывшими соратниками.
«Акцент?» — спросил я.
«Акцент можно выявить, просто встав за ним в очередь в магазине, — возразил Тэмбэл. — Хотя, вероятнее всего, нет никакого акцента».
«Но человек, уезжавший из Португалии, говорил на ломаном английском».
«Кальцен знал английский в совершенстве. Скорее всего, он намеренно изобразил акцент, запутывая следы. Не сомневаюсь, что если бы мы этот акцент услышали, мы бы опознали в нём, к примеру, русский или французский».
Получалось, что Кальцен мог спокойно выдавать себя за американца. При наличии должной суммы купить поддельные документы — раз плюнуть.
Я действительно загорелся идеей поймать Кальцена, хотя, как вы могли заметить, человек я довольно спокойный и в авантюры сломя голову не бросающийся. Ловля преступника притормозила даже работу с Cartercar Model R, который я хотел выставить на шоу ретроавтомобилей уже к концу сороковых. В итоге — забегу вперёд — я его и выставил, но лишь в 1955-м. Слишком много проблем возникло на поздних стадиях реставрации — с подбором правильной краски, с поиском оригинального магнето (около года искал, да) и так далее.
Наблюдательный пункт для Тэмбэла мы оборудовали по высшему разряду. Окно было вымыто и снаружи покрыто тонировкой, подобно входящим в моду солнцезащитным очкам. Внутри находился высокий… гм, предмет мебели. Мы за два дня построили нечто среднее между диваном и стулом: Тэмбэл мог и сидеть на нём, и полулежать, ни на секунду не теряя из виду дом предполагаемого нациста.
Под рукой у агента всегда находились фотоаппарат и бинокль. Причём аппарат был профессиональный, с огромным зум-объективом, позволявшим с такого расстояния снять даже крошечную морщинку на лице человека, выходящего из дома напротив. Собственно, расстояние не превышало ста пятидесяти футов.
Мы не боялись того, что нас раскусят. В конце концов, это была автомобильная мастерская, в ней раньше постоянно велись работы. Тэмбэл появлялся в одежде механика; сосед мог подумать, что я просто нанял нового работника. Если, конечно, он вообще обращал внимание на нашу суету.
Надо сказать, что за пять дней подготовки сосед ни разу не появился на крыльце. Но молоко исправно исчезало и появлялось. Это наводило на мысли о нашей правоте: зачем человеку так старательно скрываться от окружающего мира, даже забирая молоко с крыльца? Тут явно что-то было не так, и предположение о Кальцене постепенно обретало фундамент.
В общем, 9 сентября 1946 года Джордж Тэмбэл приступил к слежке за странным соседом. Мы были заинтересованы в том, чтобы нацист ничего не заподозрил. Поэтому Тэмбэл не выходил из мастерской вообще. Я носил ему еду; свет всегда был выключен (за исключением моментов, когда приходил я). Туалет в мастерской, конечно, был. Ещё я снабжал Тэмбэла свежей прессой и книгами, которые он поглощал с чудовищной скоростью.
Интересные новости в газетах он имел привычку выделять, подчёркивая ногтем. По этим едва заметным царапинам я определял, обратил ли он внимание на ту или иную новость, и вскоре сформировал для себя круг его интересов. Конечно, он всегда читал заметки о международной политике — о событиях в Европе, о подходящем к концу Нюрнбергском процессе и прочих отголосках войны. Во-вторых, его интересовала светская хроника, а если в ней упоминались известные монегаски, он и вообще прорезал бумагу ногтем насквозь. В разделе «Спорт» он всегда читал про автогонки. Надо сказать, что в Европе с гонками было тогда плоховато — не до спорта, когда половина мира в руинах.
Собственно, он часто рассказывал про гонки. Вспоминал старое время, радовался новому. В сентябре сорок шестого в Европе прошли две крупные гонки — Гран-при Турина и Гран-при Милана (первую выиграл Акилле Варци, вторую — Карло Феличе Тросси, оба — на «Альфа Ромео»). Октябрь порадовал Тэмбэла тремя Гран-при, в ноябре гонок не было, а в декабре прошёл Гран-при Рио-де-Жанейро, где первенствовал Шику Ланди. Тэмбэл даже порывался поехать в Рио, благо это было нетрудно осуществить, но всё-таки сумел сдержаться. Ведь всю осень и половину зимы он следил за обитателем дома напротив. Я не буду пересказывать вам полную гоночную статистику этих месяцев. Тем более что были ещё гонки американского чемпионата AAA, за которым Тэмбэл тоже внимательно следил.