Утром над Эрзерумом закружил турецкий аэроплан. Нвард, глядя на него из-под руки, уверенно сказала:
— Это «Арибурун». У османов их два всего — «Арибурун» и «Анафарт», но тот однажды сел неудачно — до сих пор починить не могут…
Кирилл молча наблюдал за аппаратом, а вот Марков не выдержал, скомандовал:
— Дударев! Пощекочите-ка его из «эрликонов»!
Звонко затявкала двухствольная скорострельная пушка. Турецкий пилот увильнул от первой очереди, но вторая порвала ему крыло — «Арибурун» сначала плавно, затем всё убыстряясь, понёсся к земле, кувыркаясь и крутясь, пока не лопнул тусклым шаром огня на склоне Топ-дага.
— Красиво пролетел! — довольно крякнул Марков.
В это время прискакали казаки, посланные на разведку. Они закружили по двору, остужая коней.
— Да скорей же, сукин сын! — закричал Сергей Леонидович. — Давай сюда донесение!
— Идёт турка, ваше превосходительство! — откозырял подъесаул Леурда. — Тыщ восемь, да як бы не бильше — и конных, и пеших! Разъезд есаула Гулевича напоролся на турок, те открыли огонь. Есаул тоже ранитый и лыжить промиж вбитых. Хорунжий Ядыкин послав мэнэ просыть пиддэржку!
— Штабс-капитан Авинов! — официально обратился Марков. — Берите эскадрон своих текинцев и скачите в район 4-й сотни хорунжего Ядыкина.
Коротко козырнув, Кирилл скомандовал спешенным текинцам, вчера лишь снова обретшим коней:
— Эскадрон — садись! За мной!
Марков перекрестил Авинова и его конников. Широким намётом текинцы вынеслись на улицы Эрзерума, с гиканьем проскакали через весь город, направляясь к подошве горного хребта.
Безлесная долина сужалась, затягиваясь кряжами. Издалека накатил гул, и низко-низко над землёю вспухли облачка разрывов, а после закурился подмороженный грунт, побитый шрапнелью. Навстречу залпам пылили конные упряжки русского артиллерийского взвода, волокущие орудия-трёхдюймовки.
— Эскадрон — повод!
[148]
— закричал Кирилл, малость осаживая своего рыже-золотистого скакуна.
Подскочив к скалистому подножию, он увидел 4-ю сотню в цепи по самому гребню, стрелявшую по врагу. Назар Ядыкин позади цепи прогуливался во весь рост. За спиною у него белел башлык, словно зазывая: целься!
— К пешему строю… Слезай! — крикнул Авинов, и текинцы мигом скатились с сёдел, выхватывая из-за плеч винтовки.
— В цепь! Вперёд!
В малиновых халатах, прикрытых тёплыми бурками, кавалеристы полезли вверх по булыжникам и каменному крошеву, спотыкаясь и скользя по крутому подъёму горы, карабкаясь вперёд и вперёд. Первыми до гребня добрались Саид и Махмуд. Едва их тельпеки показались на гребне, турецкие пули буквально зароились, выбивая злые фонтанчики из мёрзлой глины.
— Ложитесь, ложитесь, ваше благородие! — крикнули ближайшие текинцы.
Авинов покосился на невозмутимого Ядыкина, вышагивавшего взад и вперёд, и прятаться от пуль не стал, пригнулся только, высматривая в бинокль позицию османов — та была недалеко, такой же скалистый гребень, что и у казаков с текинцами, только пониже, а над ним, на высоком древке, полоскался красный флаг с белым полумесяцем и звездою. С османской позиции то и дело доносилось:
— Алла… Алла…
— Секим-башка, гяур, секим!
— Осман — карош! Урус — поганый!
— Ля-иллаха-илля-аллаху!
Пониже-то он пониже, соображал Авинов, не слушая оскорбительные выкрики, но этот турецкий завал командовал надо всею той местностью. Казаки пока сцепились с отрядом в авангарде, а за ним следуют главные силы…
— Ядыкин! — заорал Кирилл.
Хорунжий быстро подошёл и опустился на одно колено, принял поданный ему бинокль.
— Надо турок оттуда выгнать, — сказал Авинов, волнуясь, — и занять высоту!
Ядыкин внимательно осмотрел турецкий гребень, над которым то и дело мелькали головы аскеров, и кивнул:
— Сделаем.
Кирилл впервые за всё время глянул вправо, на склон горы. Розовато-жёлтый кремнистый скат круто уходил вверх, ныряя под белую глазурь снежников, а ещё выше, в выцветшем синем небе, сияло солнце — светило, но не грело.
Дердеш-мерген с кем-то из казаков вытащил на гребень пулемёты.
— Прикрываем артиллерию!
Затрещали «максимы», полосуя высоту, занятую османами. И вот рявкнул первый пушечный выстрел, заскрежетал снаряд. И ещё, и ещё… Каменистая почва разрывалась воронками, расшвыривая осколки и обломки.
— Ребята, ко мне! — хрипло крикнул Ядыкин. — В атаку!
— Бей их, станишные! Рази! Крести их накрест!
Полусотня казаков, оседлав верных коней, понеслась прямо на позиции турок, чудом не попадая под залпы своих же трёхдюймовок. Что происходило за грядою скал, Авинову не открывалось, но вот до него донеслись истошные крики, и тут же над турецким гребнем замаячили казачьи папахи.
Кирилл похлопал Саида по плечу и махнул рукой.
— Вперёд!
Быстрыми перебежками текинцы перемахнули ложбину. Кучи гильз валялись повсюду да трупы в османской форме.
— Занять позицию!
И вовремя — по сухому руслу между холмов прорывалась конная масса, сабель в пятьсот.
— Огонь!
Орудия артиллерийского взвода били часто, будто спеша израсходовать снаряды. Патронные ленты тоже были на исходе. Саид доложил полушёпотом:
— Сердар, осталось три коробки…
И тут же, словно от испуга, смолк первый пулемёт — номера были ранены, а сам «максим» повреждён пулями. Тотчас же задело 1-й номер второго пулемёта. Огонь прекратился.
Авинов сам сел за рычаги, тщательно целясь и аккуратно отмеряя короткие очереди. Из тыла прискакал Ядыкин — без папахи, с головою, обмотанной окровавленным бинтом.
— Генерал приказал отходить! — крикнул он.
— Ладно! — ответил Кирилл. — Прикрывайте артиллерию, а мы прикроем вас!
Сзади звонко лязгнули пушки, поставленные на передки. Загремели колеса, дробно шурша щебнем. На месте батареи остался зарядный ящик и убитые лошади, мёртвые казаки и раскиданные повсюду блестящие медные гильзы снарядов.
— Вьючить второй пулемёт! — приказал Авинов, садясь на своего коня.
— Уходи, сердар! — крикнул Махмуд. — Мы прикроем!
Кирилл направил скакуна в каменистое русло, усеянное большими каменными глыбами-окатышами. Часто щёлкали разрывные пули, дававшие синеватые вспышки в тени.
И тут, как всегда не вовремя, под Авиновым убило коня — золотистый зверь осел задом, заплёл ногами и грузно повалился, роняя гордую голову на камни. Кирилл, к кавалерийским штучкам не привыкший, не успел покинуть седло и упал — лошадиной тушей ему придавило ногу. Мало ему этой напасти, так ещё и турки заметили его неудачу. Здоровенный осман, густо обволошенный, в папахе, похожей на феску, соскочил с коня и бросился на Авинова, скалясь на манер людоеда. Он замахнулся прикладом, но кубанка смягчила удар — в голове у Кирилла помутилось, но тьма беспамятства не пала. Он извернулся, схватив турка за руку, за ногу и бросая рядом с собой.