— Не нравятся мне эти ваши домашние выступления, хозяйка, — заявила Пепита, оставаясь у двери. — Бесстыдство это!
— Бесстыдство? А когда я тебя на работу взяла, помнишь? Я тогда этим бесстыдством, как ты это называешь, только и зарабатывала! И на себя, и тебе на жалованье. Тогда ты почему-то молчала.
— Тогда вы были моложе, хозяйка.
— Моложе, — согласилась Мадлен. — Моложе и беднее, а теперь могу себе позволить сама выбирать таких мужчин, которые мне нравятся…
— Ну так не берите с них денег, хозяйка! Если они полюбовники, это одно, а если клиенты…
— Не знаю, Пепита, я и сама не определилась, кто они, эти молодые офицерики. С одной стороны — полюбовники, как ты это называешь, а с другой — ну почему не взять с них денег, если они сами желают заплатить? Ну глупо же отказываться!..
Мадлен развела руками и примирительно улыбнулась.
Пепита вздохнула и, повернувшись, вышла. Она могла бы часами поучать хозяйку, если бы та ей это позволяла, но Мадлен давно научилась затыкать Пепиту, даже не повышая голоса. Например, могла напомнить, что сама Пепита в тринадцать лет попала за воровство в тюрьму, а после отсидки, битая сердитым отцом, полтора года копила обиду, а затем сбежала из дому с каким-то матросом.
Лишь спустя много лет, изрядно потрепанная жизнью, она нашла тихую гавань на службе у Мадлен и вот, поди ж ты, перешла в разряд строгих наставниц.
Пепита неслышно вошла в гостиную, ожидая поймать посетителя на каком-нибудь проступке. Часто они воровали всякую мелочь в качестве сувениров. Но этот сидел на диване, положив руки на колени, как какой-нибудь школьник.
При появлении Пепиты он поднялся, и та сказала ему:
— Следуйте за мной, сэр, мадам ждет вас…
69
Дверь за Джеком закрылась, и на мгновение ему показалось, что он здесь один. Просторная спальня была перекрыта несколькими свисавшими с потолка прозрачными занавесками и падавший в окна свет фонарей довершал театральную сказочность этого убранства.
Захотелось крикнуть: эй, есть здесь кто-нибудь? Не со страху, а просто так — для определенности. Джек сделал еще шаг, и тут на одной из занавесок появилась тень, потом она перекочевала на другую, третью занавесь, и Джек догадался, что к нему из глубины комнаты кто-то идет.
Дрогнув светочувствительными мембранами, на стене зажглись светильники. Они раздвинули стены спальни, наполнили ее искрящимся светом, и Джек увидел женщину в длинных одеждах. Она стояла в нескольких шагах от него, за тонкой занавеской, Джек даже встряхнул головой, полагая, что ему это только кажется, но женщина никуда не исчезла и, поманив его рукой, вполне отчетливо произнесла:
— Подойди ко мне…
Джек двинулся вперед, шелковая занавеска перед ним раступилась.
— Вы… меня звали? — спросил он севшим голосом.
— Тебя, — ответила она и улыбнулась, а потому вдруг прикрыла губы ладонью и покачала головой.
— Что? — не понял Джек.
— Ты так молод… — произнесла она со странной интонацией.
— Ну да, — ответил Джек. Он не знал, плохо это или хорошо. Но, наверно, все же хорошо, потому что неизвестная красавица приблизилась к нему и обняла, так плотно прижав к своему телу, что Джеку начал мешать револьвер.
— Что это? — отстранившись, спросила она.
— Это, извините, мое личное оружие… — смутился Джек. — Вообще-то нам не положено, но так как-то спокойнее.
— Пистолет придется убрать, — сказала она и начала расстегивать его китель.
— Как скажете, — безропотно согласился Джек. Он узнал эту красавицу, ведь это она была на всех афишах города.
— Вы Мадлен Торш? — спросил он не к месту.
— А ты сомневаешься? Или не похожа?
Мадлен испугалась, что вблизи выглядит не так ослепительно, как на сцене — под слоем искусно наложенного грима, с правильно стянутым корсетом и в ластиковых чулках. Эти опасения уже давно принудили ее держать под атласным халатом не только прекрасное и готовое к любви тело, но и «малый сценический костюм» — расшитый боди, лифы в блестках и сетчатые чулки с искрой.
Сделав пару шагов назад, она сбросила халат и выполнила парочку пируэтов.
— А теперь, военный, я похожа? — произнесла она с вызовом.
— О!.. — Джек покачал головой и сложил руки на груди. — Вы прекрасны, Мадлен! Я таких красавиц не видел даже по ТВ-боксу — честное слово!
Мадлен самодовольно улыбнулась:
— Вот это другое дело. Это я люблю. Сбрасывай свой мундир и этот пистолет. Хотя нет, пистолет пусть останется.
70
Пахнущий свежим пивом, сигарами и поджаренными колбасками, в вестибюль вошел Леон.
Он был сыт и слегка пьян. Его цилиндр сидел на нем набекрень, и, проходя мимо стойки, где стояла какая-то дамочка, Леон улыбнулся ей, хотя и видел впервые.
Как мало нужно человеку для счастья, если на завтрак он имел только чай с куском пирога наспех, а в обед лапшу из какого-то ресторанчика на окраине.
Зато теперь, после долгого ожидания, Леон был вознагражден за свои страдания и счастливо улыбался, пока не увидел Арнольдо, который стоял, прислонившись к стене, и подергивался в такт звучавшей в наушниках музыке.
Настроение Леона слегка испортилось, ему показалось, что этот лоботряс так и простоял у стены, дергаясь под свои дурацкие наушники, и наверняка прозевал посетителя мадам Мадлен.
— О, это вы, сэр! — воскликнул Арнольдо, сдергивая наушники и бросаясь к Леону. — Я все сделал, как вы сказали!
— Кто приходил — молодой офицер?
— Так точно, сэр! Совсем молодой! Я ему сказал, на какой этаж подниматься, в какой номер стучаться и даже в лифт самолично проводил!
Леон с сомнением посмотрел на излучавшего преданность Арнольдо, затем вытащил телефон и связался с Пепитой.
— Привет, это я. Как там посетитель, добрался?
— А когда они не добирались? — не слишком приветливо ответила та.
— Мало ли как бывает. Ну, раз добрался, значит, все в порядке. Пока…
Убрав телефон в карман, Леон поправил цилиндр и снова с некоторым подозрением посмотрел на Арнольдо.
— Да в чем дело? — обиделся тот. — Я все сделал, как надо! Что не так-то?
— Все так, приятель, посетитель прибыл на место — я только что узнавал, — сказал Леон и, достав деньги, вручил Арнольдо его долю.
— Спасибо за помощь.
Арнольдо забрал комиссионные и ушел в свой гардероб, а Леон подошел к стене и оседлал обитую бархатом скамейку.
Ему еще предстояло сидеть здесь не менее часа, а то и больше — такая у него была работа. Собачья работа.