Я повернул, преодолевая растущее сопротивление среды Наконец
трудный участок остался позади. Передо мной была сердцевина Образа, и в ней —
Корал в огненном узилище. Линия шла в обход пылающего кольца, и постепенно мне
открылась дальняя сторона узора.
Незнакомец ждал. Ворот его плаща был высоко поднят, на лицо
падала тень, я видел лишь блестевшие в улыбке зубы. Меня поразило, что он стоит
посреди Образа, и лишь в следующую минуту я понял, как он там оказался — вошел
через промежуток, тот самый, что мне предстояло восстановить.
— Прочь с дороги! — крикнул я. — Я не могу
останавливаться и не позволю тебе меня остановить!
Он не шелохнулся. Я вспомнил, как отец рассказывал о
поединке в первозданном Образе, и хлопнул по рукояти Грейсвандира.
— Я иду!
Голубоватое пламя с каждым шагом взвивалось все выше, в
бледном свете я увидел лицо незнакомца. Мое лицо.
— Нет, — сказал я.
— Да, — сказал он.
— Ты — последний из призраков Логруса на моем пути.
— Вот именно.
Я сделал еще шаг.
— И все же, — заметил я, — если ты повторяешь
меня, каким я проходил Логрус, то зачем явился мне мешать? Тогдашний я не
взялся бы за подобное.
Ухмылка сошла с его лица.
— В этом смысле я — не ты, — сказал он. —
Насколько я понял, чтобы все устроилось как надо, мою личность пришлось неким
образом синтезировать.
— Значит, ты — это я после лоботомии и с приказом
убивать.
— Не говори так. У тебя выходит, будто это дурно, а то,
что я делаю, — правильно. У нас даже общих воспоминаний полно.
— Пропусти меня, а поговорим после. Думаю, Логрус
вывернулся наизнанку, чтобы учинить эту пакость. Ты не хочешь убивать себя, а я
и подавно. Объединившись, мы победим, а в Тени достанет места больше чем для
одного Мерлина.
Я замедлился, но продолжал идти. На этом отрезке нельзя было
терять разгон.
Он сжал губы и потряс головой:
— Извини. Мне отпущен лишь час жизни — если я тебя не
убью. Если убью, получу твою жизнь.
Он вытащил клинок.
— Я знаю тебя лучше, чем ты полагаешь, — сказал
я, — пусть даже и переиначенного. Не думаю, что у тебя поднимется рука.
Более того, я, возможно, смогу отменить твой смертный приговор. Я кое-что узнал
про вас, призраков.
Он выставил клинок — очень похожий на тот, что был у меня
годы назад, — и едва не коснулся моей груди.
— Извини, — повторил он.
Я выхватил Грейсвандир, чтобы парировать, — только
дурак не стал бы защищаться. Кто знает, что там Логрус наворочал в его мозгах.
Я судорожно припоминал, какие фехтовальные приемы узнал после посвящения.
Вот оно. Поединок Бенедикта с Борелем! Я брал уроки
итальянского фехтования уже после того, как прошел Логрус. Перехваты шире, как
бы небрежнее, зато выпады глубже.
Грейсвандир отвел нацеленное в меня острие. Выпад. Двойник
повернул запястье во французскую четвертую, но я уже проскользнул ниже и
по-прежнему тянул руку — запястье прямое, правая нога вперед. Клинки зазвенели,
ударившись почти у самых рукоятей, я тут же выставил вперед левую ногу и
продолжал выпад, так что гарда уперлась в гарду. Я продолжал давить вбок.
И тогда я просунул левую руку под его правый локоть — этому
приему научил меня в колледже друг, обладатель черного пояса. Кажется, он
называл это «задзенить». Я присел и резко крутанул бедрами против часовой
стрелки. Двойник не устоял на ногах и начал заваливаться вбок. Только я не мог
позволить ему упасть, коснуться узора и взорваться праздничным фейерверком. Я
еще чуть-чуть додавил его, перехватил руку на плечо и с силой толкнул. Он упал
в разрушенный промежуток.
И тут я услышал крик. Слева пронеслось что-то пылающее.
— Нет! — заорал я, пытаясь его поймать.
Поздно. Юрт соскочил с линии, метнулся в обход меня и, уже
охваченный огнем, вонзил клинок в моего двойника. Из раны полыхнуло пламя.
Двойник попытался встать, но тут же рухнул обратно.
— Не говори, что я ничем не послужил тебе, брат, —
успел сказать Юрт и, обратившись смерчем, растаял под потолком.
Я не мог дотянуться до своего доппельгангера, а в следующую
секунду пропало и желание, потому что тот быстро превращался в живой факел.
Глаза его были устремлены вверх, где исчез Юрт. Потом он
взглянул на меня и криво усмехнулся.
— А ведь он прав, — произнес он и тоже взвился к
потолку.
Я не сразу, но снова набрал разгон и продолжил ритуальный
танец вокруг огня. Когда я описал круг и вернулся к тому месту, ни Юрта, ни
двойника уже не было, только лежали их клинки — как упали, крест-накрест.
Проходя, я ногой спихнул их с узора. Пламя уже доходило мне до груди.
Кругом, назад, поворот. Время от времени я заглядывал в
Камень, чтобы не ошибиться, и шаг за шагом латал Сломанный Образ. Свет впитался
в линии, и, если не считать полыхающего центра, узор все больше напоминал
знакомый амберский.
Первая Вуаль вызвала мучительные воспоминания о Дворе Хаоса
и Амбере. Я дрожал, но сохранял отчужденность, и это прошло. Вторая Вуаль
добавила память и страсти Сан-Франциско. Я задышал ровно и прикинулся сторонним
зрителем. Пламя плясало у моих плеч, и я, проходя дугу за дугой, представлял
себе череду полумесяцев. Сопротивление росло, я от натуги обливался потом. Но
все это было не впервой. Образ не только окружал меня, он был и во мне.
Я шел дальше и достиг отрезка, на котором каждое следующее
усилие давало все меньший результат. В огне я по-прежнему видел тающего Юрта и
мое собственное, искаженное смертной мукой лицо. Я понимал, что воспоминания
внушены Образом, но от этого было не легче. Образы мучили меня и дальше.
Перед Великой Кривой Изгибом я разок обвел глазами комнату и
увидел, что узор полностью восстановлен. Я соединил линиями все разрывы, и
теперь Образ горел, словно застывший фейерверк на черном беззвездном небе. Еще
шаг…
Я поднял Самоцвет к глазам. В рубиновой глубине я уже
миновал Великую Кривую и шел прямиком через огненную стену, будто так и надо. Я
счел видение советом, но вспомнил трюк Давида Штейнберга, который украл Дроппа.
Оставалось лишь надеяться, что у Образа нет пристрастия к клоунаде.