Жернова истории - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Колганов cтр.№ 41

Страница

– Серьезнее некуда!

– …Тогда, я думаю, Политбюро сможет пойти тебе навстречу. Но лучше будет, если мы это решим на партконференции, чтобы не чесали языками, что мы тут тебя в угол зажимаем, – продолжил генсек. – Кого думаешь предложить себе на замену?

– Это уж вы сами решайте, – отмахнулся Троцкий. – Ставьте того, кому вы сможете доверять и кто с делом справится.

– Добро, – хмуро бросил Сталин.

– Значит, договорились? – уточнил Лев Давидович.

– Договорились. Ладно, ты давай выздоравливай, а работу какую-нибудь полегче мы тебе найдем. Без дела не оставим. – С этими словами Сталин встал и, кивком попрощавшись, повернулся к двери.

– До свидания, – тихо произнес, почти прошептал Троцкий. «Как там Ленин говорил по поводу НЭПа? Не удалось взять крепость штурмом – отойдем, перегруппируемся, перейдем к осаде? А мы, раз открытого боя нам не выиграть, перейдем к партизанским действиям…»

Но на душе было паршиво – дальше некуда.

Новый, 1924 год начинался в Москве морозами. Задули холодные, пронизывающие ветры, замели метели, наваливая сугробы снега. Но непохоже, чтобы они были способны серьезно остудить накал политических страстей.

XI Московская губернская партийная конференция состоялась, как и в моем времени, 10–12 января. Однако политические предпочтения делегатов на ней распределились уже по-иному. Впрочем, на районных партконференциях в Москве, состоявшихся вскоре после демарша Троцкого и потому еще не испытавших сколько-нибудь серьезного влияния растерянности в рядах оппозиции, за оппозиционные резолюции проголосовало почти столько же делегатов, что и в моей истории, – 28 процентов (а в моем времени их было 36 процентов). Более того, оппозиционно настроенные делегаты сумели-таки составить большинство в Хамовническом районе, хотя и буквально двумя голосами. Но вот на губпартконференции ситуация высвечивалась уже совсем другими красками.

Резолюции, предлагавшиеся делегатами, сохранившими верность платформе 46-и (и тем немногим «подписантам», кто от нее не отрекся), далеко не собирали даже тех 16–18 процентов, что были в моей реальности. А компромиссный проект, предложенный Г. Л. Пятаковым, пытавшимся выступить в роли примирителя оппозиции и большинства, собрал всего 11 процентов голосов. Правда, при всем осуждении оппозиции, тон нападок на нее был несколько ниже (впрочем, о «мелкобуржуазном уклоне» говорили вовсю), а сам Л. Д. Троцкий подвергался лишь очень мягкому порицанию за колебания и непоследовательность. И если в моей реальности Л. Б. Каменев в своей речи давил на Троцкого, предлагая тому отречься от оппозиции, то тут Предреввоенсовета сработал на опережение, и Каменеву поневоле приходилось искать более сдержанные формулировки – хотя и тут он нашел, за что несколько раз уколоть своего оппонента.

Честно говоря, читая газетные отчеты о Московской губпартконференции (я на ней не присутствовал, хотя запросто мог получить гостевой билет), я испытывал сильнейшие муки совести. Ведь сейчас на этом партийном форуме шло политическое шельмование людей, подавляющее большинство которых искренне желало борьбы с расплодившимся в партии и в Советском государстве бюрократизмом и восстановления внутрипартийной демократии. И ведь я приложил к этому руку. У меня даже мелькнула мысль – а ведь можно было надавить на Троцкого при помощи всех своих возможностей и в обратном направлении. Подтолкнуть его к тому, чтобы сразу всем своим авторитетом поддержать оппозицию. С таким вождем во главе шансы взять при выборах делегатов на партконференцию большинство были отнюдь не нулевыми…

Однако мой разум ледяным душем остужал эти эмоции. Если подобный выигрыш и был возможен, он мог быть только временным. Секретариат ЦК и «тройка» Зиновьев – Каменев – Сталин, несомненно, понесли бы в таком случае определенный политический ущерб на предстоящей XIII партконференции. Но партконференция не решает серьезных организационных и кадровых вопросов. А перед XIII съездом, видя потерю влияния, партийная верхушка мобилизовала бы всю свою аппаратную мощь, чтобы парализовать организационные возможности оппозиционеров и сформировать послушное большинство на съезде. И тогда они уж отыгрались бы и за свое временное поражение, и за все связанные с этим страхи. Да и наступление «осадного положения» в партии в этом случае произошло бы гораздо быстрее и по более жесткому сценарию.

Так что добрые побуждения и любовь к людям, руководствующимся очень даже привлекательными идеалами, могли завести… Ну, вы сами знаете, куда ведет дорога, выстланная добрыми намерениями. Подталкивая лично мне очень симпатичных людей к открытой схватке, сулящей им некоторые призрачные шансы на победу, я бы тем самым рыл им очень дурно пахнущую яму. При всей своей нелюбви к партийно-советской бюрократии и ее вождям я понимал, что другой достаточно прочной и сильной цементирующей силы у Советского государства сейчас нет и в ближайшем будущем не предвидится. А государству этому предстояла череда нелегких испытаний. Необходимость отвечать на вызовы, которые могли похоронить то, что было завоевано в октябре 1917-го, а затем защищено в кровавой Гражданской войне, требовала сейчас поистине военных средств сплочения партии. Попытка же построить внутрипартийный «демократический рай» – мало того что могла привести к острейшему конфликту в РКП, так еще и была обречена с самого начала, ибо радетели за демократию, даже возьми они верх, вскоре сами бы не заметили, как стали оную демократию ограничивать…

При этом я вовсе не собирался складывать руки и пассивно наблюдать за тем, как партийное чиновничество получит полную свободу действий. Вот этого как раз ни в коем случае нельзя было допускать. Но парадокс заключался в том, что получить эту самую свободу действий бюрократия легче всего могла, изображая из себя борцов за сплочение партии в борьбе против антипартийной оппозиции. Именно этот спектакль я и намеревался сорвать. На сегодня я уже сделал что мог. Остальное было делом будущего.

Поскольку я уже никак не мог повлиять на складывающуюся ситуацию, оставалось заняться решением вопросов на перспективу. И первым делом я собирался свести знакомство с Д. Б. Рязановым. Для этого надо было просто снять телефонную трубку, позвонить Лиде Лагутиной и узнать, когда в Коммунистическом университете имени Я. Свердлова Давид Борисович будет вести занятия.

Почему я звонил именно Лагутиной?.. А вот и не угадали. Причина была донельзя банальной – из всей троицы знакомых мне студентов из Коммунистического университета она одна была «телефонизирована». Оказалось, что она сама завтра собирается на лекцию Рязанова, и мы договорились встретиться с ней в здании университета. Хотя понедельник четырнадцатое января был рабочим днем, я просто-напросто удрал из наркомата, лишь предупредив секретаря, что до двух часов дня меня на месте не будет.

Мы встретились с Лидой у памятника Пушкину, и она тут же поведала мне о бурных дебатах, которые велись в университете во время партийной дискуссии как на комсомольских собраниях, так и на собраниях партячейки.

Страница