Нейропат - читать онлайн книгу. Автор: Р. Скотт Бэккер cтр.№ 56

«Успокойся. Все в порядке. Ты в безопасности…

В безопасности».

Очень многие из так называемых «современных недомоганий» можно было отнести к разнице между современной окружающей средой и окружающей средой каменного века, сквозь которую человеческий мозг должен был пробиться, чтобы процвести. То, что было передовым в общинах из приблизительно двухсот человек, где каждый зависел от каждого, в лучшем случае превратилось в тривиальные, а в худшем — угрожающие существованию видов обязанности. Когда богатая жирами, а потому высокоэнергетичная пища была редкостью, жажда обладать ею служила целям адаптации. Когда работа служила необходимым условием выживания, досуг позволял восстанавливать силы. Большинство людей, живших в примитивных обиталищах каменного века, потворствовали своим древним страстям к занятиям сексом, распространению слухов, насилию, простоте и уверенности, льстивости и соперничеству — тогда как человеческие существа, обитавшие в небольших общинах, нуждались в великом репродуктивном толчке под названием эволюция. Они обитали в мирах, которые потворствовали их слабостям и отражали их, и лишь случайно улавливали сложность и безразличие реальности. Мир Диснея. А поскольку невежество было незримо (Нейл любил говорить, что, сделав невежество незримым, Господь здорово сострил), они думали, что более или менее видят все это в целом.

Стоило ли удивляться, подумал Томас, что мы, люди, были такими импульсивными, такими надменными, такими искушенными в умении обороняться. Стоило ли удивляться, что Интернет, который, как предполагалось, распахнет двери узкого, ограниченного взгляда на мир, превратился всего-навсего в супермаркет узаконенного фанатизма — место, где любая ненависть или надежда может получить фальшиво рационалистическое обоснование. Человеческий мозг словно перенесся в некий шизофренический мир, рай для многих, где теперь в любую секунду могло произойти нечто действительно скверное. Раньше мы все поголовно зависели от людей, которых знали, теперь же зависим от незнакомцев, живущих на другом конце света, — так далеко, что мы считаем себя независимыми и поздравляем их с нашей независимостью и неприкосновенностью нашей индивидуальности, когда по сути принадлежим самому стандартизованному и взаимосвязанному поколению в истории человечества. Если раньше мы могли положиться на исходную необходимость и тесно переплетенные общины, помогавшие решать наши споры, то теперь называем старых друзей пердунами и больше уже никогда не звоним им по телефону. И спотыкаемся на одном и том же месте, вечно недоумевая, почему это все кажется, что чего-то недостает… Напыщенно кричим: «Я победитель!» — так, чтобы слышали все, и непрестанно твердим про себя: «Эх ты, неудачник!»

В определенном смысле такова вся современная популярная культура — движимый рынком протез палеолитического мозга. Разве не могла такая культура соблазнить психопата? Скажем, Нейла?..

Они маячили в каждой тени, шли по пятам за домохозяйками, возвращавшимися из магазинов, выкрадывали школьниц через окна спален, выдавали себя за случайных попутчиков, выслеживали проституток сквозь тонированные окна…

Это было плохо в деревушке каменного века, где жили двести человек. Очень опасно.

Развиваясь, они вырабатывали правила. Как черт на душу положит.

В Мире Диснея, населенном девятью миллиардами людей, таких аттракционов было немного.

Для профессора Скита психопаты были прямым воплощением всадников Апокалипсиса. Современная культура усвоила бессмысленность естественных событий, тот факт, что человек чужд всему человеческому. Некоторые упрямые идиоты все еще грозили кулаком Богу, но большинство просто пожимало плечами. Большинство знало это лучше, как бы пламенно оно ни молилось. Что делало психопатов столь неудобоваримыми, утверждал Скит, что заставляло культуру слой за слоем накладывать на них грим кинематографических и литературных шедевров, так это то, что они были людьми, которым безразлично все человеческое. Они были воплощенным природным бедствием.

Они были ходячим гнозисом, тайным знанием, выражением нигилистической сути бытия. И именно поэтому, настаивал Скит, психопаты были единственными святыми, единственными подлинными аватарами, оставленными человечеству.

Томас задумался о том, что бы сказал профессор Скит про Нейла сейчас. Звезда. Чудо…

Пророк древнейшего из Заветов.

И все же — сколько звезд.

Они напомнили Томасу об одном безумном представлении, которое Нейл устроил на семинаре Скита. Вместо того чтобы показать что-нибудь из собственного репертуара, Нейл вырядился Человеком в Розовом и исполнил «песнь приношения» Эрика Айдла из «Смысла жизни по Монти Пайтону». [41] Вся аудитория, включая Скита, ревела от хохота. Однако Скит не собирался дать Нейлу обвести себя вокруг пальца простым ерничеством. После этого он потребовал, чтобы Нейл объяснил значение песни.

Нейл кивнул, ухарски улыбнулся и сказал: «Мы живем в мире, где спрашивать о смысле жизни стало шуткой. И дело не в том, что ответ по-прежнему ускользает от нас. Про вопрос мы тоже уже давно забыли».

Остряк-самоучка, разумеется, получил высший балл.

Вглядываясь в звезды, Томас беззвучно, одними губами, прошептал слова — разве он мог забыть их после стольких пьяных репетиций? И ему показалось: он чувствует, как весь земной шар плывет под ним, вращаясь в свете нескончаемого ядерного холокоста… Солнце. Звезда.

Частица света в бесконечной пустоте.

25 августа, 7.23

— Папа! Пап! Проснись!

— Что?

Это была Рипли, она плакала навзрыд. Ладони ее были в крови.

— Бар умер, пап! Кто-то убил Бара!

Томас провел рукой по лицу, выбрался из спального мешка и, пошатываясь, встал, одновременно начеку и все еще в полусне. Что происходит?

Бар, казавшийся каким-то невероятно черным, растянулся на матовой от росы лужайке между внутренним двориком и детской палаткой. Чернота была кровью — Томас понял это, когда взглянул на кончики его лап. Подернутые пленкой карие глаза были открыты. Язык вывалился на траву.

Рипли стояла, прижав ладони к щекам, и не переставала рыдать.

— Бар! — крикнула она сквозь слезы.

Ужас, подобного которому он никогда раньше не чувствовал, схватил Томаса за горло.

— Милая, — сказал он насколько мог спокойно, — где Фрэнки?

— Я не…

Слова дочери как обухом ударили его по голове. Томас застыл, в животе похолодело, руки и ноги стали легкими, как пенопласт.

«Выброс адреналина», — подумал он.

Он подошел к палатке:

— Фрэнки!

Отдернул полог, прикрывавший вход. Никого, только мешанина спальных мешков в оранжевой полутьме.