Мужчина взмок и начал плавиться, как воск. Поры его источали пот. Часы остановились, и точного времени он не знал. Там, наверху, возможно, день еще в разгаре. Но на дне двадцатиметровой ямы были уже сумерки.
Женщина еще крепко спала. Ноги и руки у нее нервно вздрагивали — что-то снилось. Он хотел было помешать ей спать, но раздумал. Она все равно уже выспалась.
Мужчина приподнялся, подставляя тело сквозняку. Полотенце, по-видимому, упало с лица, когда он повернулся во сне, и теперь за ушами, около носа, в углах рта налипло столько песка — хоть соскребай. Он накапал в глаза и прикрыл их концом полотенца. Но, только повторив это несколько раз, смог наконец как следует раскрыть их. Еще два-три дня — и глазных капель не останется. Даже из-за одного этого хочется, чтобы скорее уж был какой-нибудь конец. Тело такое тяжелое, будто в железных доспехах лежишь на магните. Он изо всех сил напряг зрение, но в тусклом свете, пробивавшемся через дверь, иероглифы в газете казались застывшими лапками дохлых мух.
По-настоящему нужно было, конечно, попросить женщину еще днем, чтобы она почитала ему. Это бы и спать ей помешало. Одним выстрелом убил бы двух зайцев. Но, к сожалению, он сам заснул раньше нее. Как ни старался — все испортил.
И вот теперь опять у него будет эта невыносимая бессонница. Он пытался в ритме дыхания считать от ста назад. Пытался мысленно шаг за шагом пройти привычной дорогой из дома в школу. Пытался в определенном порядке назвать известных ему насекомых, группируя их по видам и семействам. Но, убедившись, что все усилия тщетны, начал еще больше нервничать. Глухое ворчание ветра, несущегося по краю ямы… Скрежет лопаты, пластающей влажный песок… Далекий лай собак… Едва слышные голоса, колеблющиеся, как пламя свечи… Беспрерывно сыплющийся песок, который, как наждак, точит кончики нервов… И все это он должен выносить.
Ничего, как-нибудь вытерпит. Но в тот миг, когда утренние голубые лучи скользнули вниз с края ямы, все стало наоборот — началась схватка со сном, впитывавшимся в него, как вода в губку. И если этот порочный круг не будет где-то разорван, то крупинки песка, чего доброго, остановят не только часы, но и само время.
Статьи в газете были все те же. В ней нельзя было различить даже следов того, что недельный разрыв все же существует. Если это окно во внешний мир, то, видимо, стекла в нем — матовые.
«Широко распространилось взяточничество в связи с налогами на корпорации» … «Университетские городки сделать Меккой индустрии»… «Одно предприятие за другим приостанавливает работу. Заседание Генерального совета профсоюзов приближается: точка зрения будет опубликована» … «Мать убила двух детей и отравилась сама» … «Участившиеся похищения автомобилей — новый стиль жизни или новый вид преступлений!» … «Неизвестная девушка уже три года приносит цветы к полицейской будке» … «Трудности олимпийского бюджета Токио» … «Сегодня призрак снова зарезал двух девушек» … «Студенты губят здоровье наркотиками» … «Курса акций коснулся осенний ветер» … «Известный тенор Блю Джексон приезжает в Японию» … «В Южно-Африканской Республике снова волнения: 280 убитых и раненых» … «Воровская школа без платы за обучение: замешаны женщины; аттестаты об окончании — в случае успешной сдачи экзаменов».
Ни одной статьи, которую было бы жалко пропустить. Призрачная башня с просветами, сложенная из призрачного кирпича. Впрочем, если бы на свете существовало лишь то, что жалко упустить, действительность превратилась бы в хрупкую стеклянную поделку, к которой страшно прикоснуться. Но жизнь — те же газетные статьи. Поэтому каждый, понимая ее бессмысленность, ось компаса помещает в своем доме.
И вдруг на глаза попалась поразительная статья.
«Около восьми часов утра четырнадцатого на строительном участке жилого дома, улица Ёкокава, 30, экскаваторщик Тосиро Цутому (28 лет), работавший в компании Хинохара, был придавлен обвалившимся песком и получил тяжелое увечье. Он был доставлен в ближайшую больницу, но вскоре умер. Согласно расследованию, произведенному полицейским участком Ёкокава, причиной несчастного случая послужило, по всей вероятности, то, что, срывая десятиметровую гору, он выбрал слишком много песка».
Понятно… Они нарочно подсунули мне эту статью. Даром они не стали бы выполнять мою просьбу. Хорошо еще, что не обвели ее красными чернилами. Для слишком скандальных типов можно припасти, мол, и Черного Джека… Кожаный мешок наполняют песком — такой штукой шибанешь не хуже, чем железной или свинцовой палкой… Сколько бы ни говорили, что песок течет, но от воды он отличается… По воде можно плыть, под тяжестью песка человек тонет…
Слишком радужным казалось мне мое положение.
Но изменение тактики было связано с серьезными сомнениями и потребовало немало времени. Прошло, пожалуй, часа четыре, как женщина ушла копать. По времени корзины с песком должны быть подняты уже второй раз, переносчики закончили свою работу и ушли к пикапу. Прислушавшись и убедившись, что они не возвратятся, мужчина встал потихоньку и оделся. Женщина ушла с лампой, поэтому все приходилось делать на ощупь. Ботинки были полны песка. Он заправил брюки в носки, достал гетры и положил их в карман. Ящик для насекомых и другие свои вещи он решил сложить у двери, чтобы потом легче было найти. Земляной пол, на который он спустился, был покрыт песчаным ковром, и он мог не красться — шагов все равно не слышно.
Женщина поглощена работой. Легко орудует лопатой, вонзая ее в песок… Дышит ровно, сильно… В свете лампы, стоящей у ее ног, пляшет длинная тень… Он притаился за углом дома, затаив дыхание. Взяв в руки концы полотенца, сильно растянул его в стороны. Сосчитаю до десяти и выскочу… Нужно сразу напасть — в тот момент, когда она, нагнувшись, начнет поднимать лопату с песком.
Нельзя, конечно, утверждать, что никакой опасности нет. И то сказать — их отношение к нему может через какие-нибудь полчаса резко измениться. Ведь существует же этот самый чиновник префектуры. Не случайно же старик принял его сначала за этого чиновника и так насторожился. Они, видимо, ожидают, что вот-вот приедут их инспектировать. А если так, то не исключено, что при обследовании мнения в деревне разделятся, скрывать его существование окажется невозможным, и они в конце концов откажутся от мысли держать его взаперти. Правда, нет никакой гарантии, что эти полчаса не растянутся на полгода, на год, а то и больше. Полчаса или год — шансы равны. Он бы не стал биться об заклад, что это не так.
Но если представить себе, что ему протянут руку помощи, то гораздо выгоднее и дальше притворяться больным. Именно к этому вопросу он все время мысленно возвращался. Раз он живет в стране, где существуют закон и порядок, то естественно надеяться на помощь. Те люди, которые скрывались в тумане загадочности и, не подав признаков жизни, попадали в число пропавших без вести, в большинстве случаев сами этого хотели. Кроме того, если ничто не указывает на преступление, исчезновение рассматривается не как уголовное, а как гражданское дело и полиция особенно глубоко в него не вникает. Но в случае с ним обстоятельства совсем иные. Он жаждет помощи, он взывает о ней ко всем — ему безразлично, откуда она придет… Даже для человека, ни разу не видевшего его, не слышавшего его голоса, все станет сразу ясным, как только тот хоть мельком взглянет на его дом, оставшийся без хозяина. Недочитанная книга, раскрытая на той странице, как он ее оставил… Мелочь в карманах костюма, в котором он ходил на работу… Чековая книжка — пусть на очень скромную сумму, — с которой в последнее время не снимал деньги… Ящик с недосушенными насекомыми, еще не приведенными в порядок… Заказ на новые банки для насекомых, приготовленный к отправке, с наклеенной маркой… Все брошено незаконченным и указывает на намерение хозяина вернуться. Посетитель, хочет он того или нет, не может не внять мольбе, которая так и слышится в этих комнатах.