Большая грудь, широкий зад - читать онлайн книгу. Автор: Мо Янь cтр.№ 73

— Этот тоже со своей сестрёнкой втихаря пробавляется… — шепотком сообщил мне Сыма Лян. Откуда ему известны такие тайные сплетни? — Младший дядюшка, папа говорил, что адъютанта Вана завтра расстреляют, — чуть слышно добавил Сыма Лян.

— А Щелкуна? Щелкуна тоже расстреляют? — так же, шёпотом, спросил я. Этот Щелкун обзывал меня маленьким ублюдком, и я держал на него зуб.

— Надо сказать отцу, чтоб и этого выродка расстреляли, — отозвался Сыма Лян.

— Верно, расстрелять этого выродка! — мстительно поддержал я.

Из глаз Лу Ханьго текли слёзы, и он беспорядочно размахивал руками. Чжао Шестой выхватил у Щелкуна стульчик, которым тот хотел ещё раз огреть его по плечу, и отбросил в сторону.

— Ети её, сестрёнку твою! — без обиняков выдал он.

На горле у него замкнулись пальцы Щелкуна, похожие на когти, Чжао ухватил его за волосы, и оба, вцепившись друг в друга мёртвой хваткой, пошли обмениваться тумаками, вылетев на свободное пока пространство, оставленное для бойцов батальона Сыма. Косоглазая Хуа подскочила, чтобы помочь брату, но удары её кулачков приходились в основном ему же по спине. Наконец она улучила момент, скользнула летучей мышью в тыл Чжао Шестому, сунула ему руку между ног и ухватила за мошонку.

— Славный приёмчик! — восхищённо заорал Комета Гуань, знавший толк в боевых искусствах. — Настоящее «срывание персика с нижней ветки»!

С жалобным воплем Чжао Шестой отпустил противника и согнулся в поясе, как мелкая жареная креветка. Он весь сжался, лицо у него пожелтело и в густеющих сумерках казалось позолоченным.

— Кто-то вроде про етические дела заикался? — злобно прошипела Косоглазая Хуа, усилив хватку. — Ну же, мамуля ждёт!

Чжао Шестой мешком повалился на землю, словно у него отказали руки и ноги, и задёргался, как в конвульсиях. Лун Ханьго, которого буквально ослепили безостановочно текущие слёзы, нашарил свою ветку и принялся хлестать ею во все стороны, подобно духу, что следует в голове похоронной процессии и расчищает дорогу. Он лупил веткой без разбора, и горе тому, кто оказывался на его пути. Ветка летала туда-сюда, визжали женщины, кричали в испуге дети. Те, что стояли поодаль, ринулись вперёд, чтобы поглазеть на скандал, а оказавшиеся рядом с Лун Ханьго старались протиснуться назад, от греха подальше. Поднялся галдёж, началась толкотня. Я заметил, что получила по заднице и Косоглазая Хуа, причём пинок был такой сильный, что она влетела в толпу как ракета, и тут уж на неё посыпался град ударов и от пострадавших, и от любителей ловить рыбку в мутной воде — она аж заверещала…

Вдруг раздался пистолетный выстрел. Стрелял Сыма Ку. В накинутом на плечи чёрном плаще он стремительно появился в сопровождении охраны вместе с Бэббитом, Чжаоди и Няньди.

— А ну тихо! — рявкнул один из охранников. — Будете шуметь — кина не будет.

Распалившаяся толпа притихла. Сыма Ку и его свита заняли свои места. Небо уже побагровело, вот-вот должно было стемнеть. На юго-западе тонкой загогулинкой проявился месяц, но светил он ярко, а в его объятиях трепетала нежно мерцавшая звёздочка.

Колонной по два прибыли бойцы кавалерийского эскадрона, батальона мулов и бойцы в штатском. С оружием в руках или на плече, они таращились по сторонам, на женщин. Одна за другой приплелись бродячие собаки — целая свора. Звёздочка с месяцем скрылись за чёрными тучами, и всё вокруг поглотила тьма. Лишь печально стрекотали насекомые и бурлила в реке вода.

— Включай генератор! — приказал сидевший перед нами, чуть левее, Сыма Ку. Он щёлкнул зажигалкой, прикурил и погасил её, величественно помахав рукой.

Генератор был установлен в развалинах дома мусульманки. Закопошились какие-то чёрные тени, зажёгся ручной фонарик. Наконец машина заработала, поначалу то громко, то тихо, потом размеренно. Над головами у нас вспыхнул проектор. Толпа восторженно ахнула. Сидящие впереди оборачивались, чтобы посмотреть на льющийся из него свет.

Как и в первый вечер, белый луч искал белое полотно, а в снопе света беспорядочно плясали мотыльки. При виде их громадных теней на белом полотне пронёсся вздох удивления. Но во многом в этот вечер всё было не так, как в первый: Сыма Ку не вскочил, и белый луч не просвечивал его уши. Вокруг стало темнее, и луч белого света казался ещё ярче. Воздух был пропитан влагой, из полей потянул ветерок, зашелестели ветви деревьев. Раздавались крики ночных птиц. Слышно было, как на реке выпрыгивает из воды рыба. У дамбы покрикивали мулы, на них обычно приезжали чужаки издалека. Где-то на задворках лаяли собаки. На юго-западе в низко нависшем небе посверкивали зеленоватые молнии, а вслед за ними глухо прокатывался гром. По магистрали Цзяоцзи промчался состав с артиллерийскими снарядами, и ясно доносившийся перестук огромных колёс по рельсам звучал в унисон с размеренным стрекотанием проектора. И уж совсем необычно было то, что я смотрел на появляющиеся на белом полотне картинки с гораздо меньшим интересом. Днём Сыма Лян сообщил по секрету:

— Младший дядюшка, отец купил в Циндао [105] новое кино, там женщины в чём мать родила купаются.

— Ври больше, — не поверил я.

— Правда-правда! Сяо Ду сказал, что за ним поехал на мотоцикле Чэнь, командир батальона штатских, и что он скоро должен вернуться.

И вот на тебе, показывают ту же старую картину. Надул меня Сыма Лян. И я ущипнул его за ногу.

— Ничего я не надул. Может, сначала покажут старую, а потом будут крутить новую. Подождём давай.

То, что будет после того, как застрелят медведя, я уже знал. Знал, что охотник с женщиной будут кататься по земле, — стоило мне закрыть глаза, все эти картинки прокручивались в голове. Так что я с большим вниманием поглядывал по сторонам, наблюдая в темноте и за сидящими впереди, и за тем, что происходит вокруг.

Чжаоди ещё не оправилась после родов и сидела в специально принесённом для неё кресле цвета охры с высокой спинкой, накинув на плечи зелёное шерстяное пальто. Слева от неё в таком же кресле восседал командир Сыма Ку. На спинке кресла висела его накидка. По левую руку от него в изящном плетёном кресле устроилась Няньди. На ней было белое платье — не то, что с длинным шлейфом, а другое, облегающее, с закрытым воротом. Поначалу все сидели выпрямившись, с застывшими шеями, хотя большая голова Сыма Ку время от времени склонялась вправо, и он что-то вполголоса говорил Чжаоди. К тому времени, когда охотник на белом полотне закурил, шея у Чжаоди устала, поясница тоже, и она скользнула в кресле вниз, откинув голову на спинку. Смутно виднелись отливающие белым украшения из нефрита и жемчуга у неё на голове, чувствовался запах камфоры от её платья, а я чётко слышал её похрапывание. Когда грудастая женщина спрыгнула с повозки и побежала, Сыма Ку заёрзал, а Чжаоди уже дремала. Няньди же продолжала сидеть прямо. Левая рука Сыма Ку пришла в движение, она двигалась медленно, бесформенная и чёрная, как собачий хвост. Его ладонь — своими глазами видел! — его ладонь украдкой легла на бедро Няньди. Та даже не дёрнулась, словно дотронулись не до неё. Мне это не понравилось: не то чтобы рассердило и не то чтобы испугало. В горле пересохло, тянуло кашлянуть. Небо над болотами и висевшую над ним большую серую тучу, похожую на клок старой ваты, расколола скрюченная ветка зеленоватой молнии. Сыма Ку моментально отдёрнул руку, закашлял, словно заблеял, повернулся всем телом и вытянул шею, чтобы посмотреть в сторону проектора. Я тоже оглянулся. Бэббит, с дурацким выражением лица, стоял, не отводя глаз от маленького отверстия, из которого исходил свет.