Смерть на двоих - читать онлайн книгу. Автор: Александр Тестов, Татьяна Смирнова cтр.№ 54

Обычно первые дни самые тяжелые для новичков. Тут либо ты ломаешься от невыносимых нагрузок и тебя, полуживого или уже мертвого, без всяких церемоний, даже без короткой молитвы, выбрасывают за борт. Либо ты обретаешь крепость железа и терпение философа-стоика. Томас Свифт как раз гадал, что случится с ним. На скамье он сидел всего часа два, но за это время плеть надсмотрщика уже успела прогуляться по его спине, напоминая, что труд – источник всех добродетелей. Томас выругался сквозь зубы, что-то на счет ада и Сатаны, но недостаточно тихо, и получил во второй раз.

– Рот не открывать! – рявкнул надсмотрщик на диковинной смеси французского, английского и арабского. – Рыба влетит.

– Да пошел ты… – буркнул Свифт, но на этот раз даже не вполголоса, а почти про себя. Урок был усвоен. Ночь казалась такой же далекой, как райские кущи.

Солнце медленно опускалось в воду, шелковые волны переливались всеми оттенками красного: от нежно-розового до пунцового. Кое-где проглядывали темно-синие, золотые, угольно-черные и даже изумрудные участки. «Солнце купается» – говорили моряки. Этот предзакатный час был поистине волшебным для всех. Даже для семи дюжин страдальцев, прикованных к тяжелым веслам. Едва истаял последний луч заката, и небеса из ультрамариновых шелковых сделались черными и бархатными, а над палубой зажглись близкие звезды, барабан, подгонявший гребцов, смолк. Они получили передышку вместе с миской неаппетитной баланды из моллюсков и черствым сухарем.

Томас Свифт работал челюстями, прислушиваясь к тому, как волна тяжело ударяет в борт. Размышления его были невеселыми. Двести фунтов, которые ему заплатил старик за похищение молодой женщины, он оставил жене, рассчитывая, вернувшись, купить себе новый крепкий шлюп и поправить свои дела. Что будет делать Мэгги, когда поймет, что муж больше не придет с моря? На эти деньги она и дети смогут жить безбедно, по крайней мере, пока старшие мальчики не начнут работать. Но когда он вернется в Англию, если он вообще когда-нибудь вернется, с ремеслом моряка придется покончить. Второй раз судьба ему так не улыбнется.

Внезапно он почувствовал легкий толчок в бок и повернул голову. Его сосед по скамье, итальянец, сосредоточенно ел и казался безучастным ко всему, кроме ужина. Томас опустил глаза. Между ними на скамье лежала тонкая стальная полоска. Пилка!!! Как итальянец ее добыл?

Не задавая лишних вопросов, Томас быстро прибрал пилку, спрятав ее в своей, еще относительно целой одежде. Итальянского он не знал, а сосед его не мог объясниться по-английски, но все было ясно и без слов: готовился бунт. Прошлой ночью несколько гребцов по очереди перепилили свои кандалы, оставив лишь тоненькую перемычку, которую можно было сломать в любой момент. Едва выглянул месяц, итальянец, стрельнув глазами в надсмотрщика, показал Томасу, как глубоко должны быть подпилены браслеты. Английский моряк понимающе кивнул. Едва над палубой прокатились первые рулады громкого храпа надсмотрщика, Томас, зажав пилку большим и указательным пальцами, принялся аккуратно водить ею, вгрызаясь в стальную плоть кандалов.

Пилка, сработанная опытным мастером, ходила почти бесшумно. Но немец, прикованный слева, услышал возню и подозрительно обернулся. Томас замер. Светлые глаза северянина мгновенно узрели, что происходит. Лицо его, обычно хмурое, пересекла кривая улыбка.

– Serh gut, – буркнул он и, демонстративно отвернувшись, принялся похрапывать, заглушая едва слышное повизгивание пилы.

Прошло, наверное, часа полтора, когда Томас, натерев болезненные, водянистые мозоли на обеих руках, подпилил кандалы и осторожно толкнул пилку немцу. Теперь настала очередь англичанина похрапывать и одновременно зорко посматривать по сторонам, наблюдая за сладко спящим надсмотрщиком, занавесью, ведущей в помещение, где спала абордажная команда, и скамьями с невольниками: вдруг кому-то из товарищей по несчастью придет охота облегчить свою участь, выдав хозяевам готовящийся бунт?

Немец, видно, был сильнее или привычнее к работе с железом. Со своими кандалами он справился почти вдвое быстрее Томаса. Зажав пилку между пальцами ноги, он вытянул ее в сторону соседней скамьи и легонько толкнул сидящего впереди дюжего грека. Тот был уже наготове. Видно, он догадался о пилке еще в прошлую ночь, когда со своими кандалами справлялся итальянец.

С рассветом снова ударил барабан, и гребцы дружно взялись за весла. В этот раз грести пришлось против ветра, сила волны, давящей на тяжелую лопасть весла, была такой, что у Томаса не осталось ни сил, ни желания думать о чем-то, кроме звучавшего в ушах ритма. В редкие минуты, когда пытливый разум брал верх над животной усталостью, он пытался подсчитать, сколько невольников успеют перепилить кандалы в следующую ночь. Освободиться должны две трети гребцов, иначе нет смысла что-то затевать: абордажная команда, вооруженная ятаганами, в момент покрошит их в начинку для кулебяки. По всему выходило, что грести ему полные сутки, а то и все двое.

* * *

Утром Кэти проснулась отлично отдохнувшей и, как ни странно, в прекрасном настроении. Она с удовольствием умылась ароматной розовой водой. На завтрак подали пресные лепешки, которые следовало макать в хуммус – густой соус, который, как объяснила Лайла, готовился из нута (турецкого гороха) и молотого кунжута, приправленных ореховым маслом, чесноком, жгучим перцем и лимонным соком; и баба-гануш – пюре из баклажанов и того же молотого кунжута, приправленное все теми же оливковым маслом, жгучим перцем и чесноком. С непривычки Кэти показалось, что она наглоталась огня и ее внутренности горят, но мягкий шербет успокоил огонь, а сладкий десерт вполне примирил ее с жизнью.

После завтрака Лайла присела на ковре, скрестив ноги. Такая поза не вызывала у нее никакого неудобства. Вчера Кэти из любопытства попробовала посидеть так же и через несколько минут взвыла от мучительных судорог.

С загадочным видом Лайла пригласила гостью присоединиться к ней. Кэти подошла, скрывая нахлынувшее беспокойство. Лайла явно что-то задумала. Турчанка (Турчанка ли? Чем больше Кэти смотрела на женщину, тем больше сомневалась в ее происхождении. Да и по-французски она говорила не хуже, чем «дорогой супруг» Этьенн) поставила на пол между собой и Кэти резную шкатулку из ореха и достала оттуда небольшую миниатюру на эмали. На ней был изображен мужчина: молодой, в непривычной одежде. У него было приятное, тонкое лицо, глубокие темные глаза, напоминающие глаза Лайлы, прямой нос и твердый, слегка раздвоенный подбородок.

– Это мой сын, Хамид, – с гордостью проговорила женщина, – он – меч в руке Аллаха. Скажи, разве он не красив?

– Красив, – согласилась Кэти, ничуть не погрешив против истины, молодой человек был и впрямь хорош.

– Он не только красив, но и умен: говорит и пишет на трех языках, играет в шахматы. В поединке на саблях ему нет равных. Этой осенью Хамид был принят во дворце султана и в знак высочайшей милости получил перстень с его руки.

Кэти кивала, соображая про себя: этот поток восхвалений – обычные материнские восторги, или он что-то значит? Оказалось – значит. Дверь в каюту отворилась, но Лайла не кинулась за своим черным мешком, чтобы успеть закутаться до самых глаз, а спокойно повернулась к вошедшему.