Максим помолчал немного, глядя на нее, но Даша отвернулась к
плите и старательно делала вид, что не замечает его взгляда. В конце концов он
встал, по-прежнему не говоря ни слова, пошел в зал, но на пороге обернулся и
негромко произнес, отчетливо выговаривая каждое слово:
– Да, квартира завещана тебе. И распоряжаешься ею ты.
Однако ты сейчас учитываешь только свои интересы – в данном случае собственный
психологический комфорт. Про то, что у тебя еще есть я и Олеська, ты
благополучно забываешь, потому что тебе так удобнее. Но семья – она потому и семья,
что при принятии важных решений учитываются интересы всех, а не одного – даже
того, от кого полностью зависит решение. Хорошо, если ты будешь помнить об
этом.
И вышел из комнаты.
– Я и так помню, – пробормотала разозлившаяся и
немного испугавшаяся Даша – (муж никогда столь резко с ней не
разговаривал!). – В конце концов, у нас уже есть где жить.
Но на душе у нее было неспокойно – она никак не ожидала, что
получит от Максима такой отпор. И его молчаливый уход утром означал, что день
для нее начинается плохо.
– В конце концов, я ничего не должна тебе, –
произнесла она вслух, стоя с чашкой перед окном. – Останется квартира –
замечательно, не останется – ты не имеешь права обижаться.
Но почему-то собственные правильные во всех отношениях слова
ее совершенно не успокоили. Имел Максим право обижаться или нет, но сегодня он
обиделся.
Даша не знала, как объяснить мужу то, что было вбито в нее с
детства: чужое брать нельзя. Это нехорошо, не по-человечески. Даже если у тебя
есть возможность воспользоваться чужим и тебе не грозит никакое наказание,
главным наказанием должна быть твоя собственная совесть.
Как-то в детстве Даша нашла у подъезда кошелек с деньгами.
Их было не очень много – рублей десять или двадцать, хотя сам по себе факт
находки уже был маленьким чудом: Даша никогда ничего не находила. Но главным
чудом был кошелек – маленький, белый, с красными и черными котятами,
разбегавшимися в углы кошелька. Один котенок поворачивался к ней лукавой
мордочкой, и его нарисованные усы топорщились на перегибе. Даша готова была
отдать все деньги и еще добавить собственные карманные, хотя их было
смехотворно мало, лишь бы кошелек с котятами остался у нее.
Конечно, она показала находку родителям и честно рассказала,
что пыталась найти владельца: осмотрелась вокруг, догнала далеко впереди идущую
женщину, спросила, не теряла ли та деньги. Нет, та не теряла. Да у нее и не
могло быть такой прелестной вещи, Даша сразу поняла, а спрашивала только для
очистки совести. «И теперь ты считаешь, что можешь спокойно оставить вещь
себе?» – спросил тогда отец, внимательно глядя на нее.
И по его интонации, по словечку «спокойно», по жесту с
оттенком легкой брезгливости, каким он показал на кошелек, Даша сразу поняла,
что маленького счастья не будет, потому что папа думает иначе, чем она. И он
был прав, конечно, потому что чужое брать нельзя, какие бы оправдания для себя
ты ни придумывал.
– Нет, папа, я не оставлю, – заторопилась
объяснить девочка, чтобы папа и мама не подумали о ней плохо. – Я хотела
тебя попросить: давай вместе объявления расклеим, а? Нужно только бумажек
побольше нарезать, чтобы на все подъезды хватило…
Маленькая Даша протараторила все быстро, запнулась, забыв,
что еще хотела сказать, и в паузе заметила на лицах родителей облегчение –
облегчение, которое стоило для нее десятка таких волшебных кошельков. Они не
разочаровались в ней, они не подумали, что их дочь мелкая обманщица, которая
только и жаждет присвоить чужое!
Они вместе писали объявления, вместе расклеивали их, и,
когда пришла хозяйка кошелька – молодая, уверенная в себе, высокомерная, –
отец настоял на том, чтобы Даша сама вышла отдать ей потерю. Он-то хотел, чтобы
все благодарности достались дочери, чтобы она испытала в полной мере гордость
от своего поступка. Но особых благодарностей не последовало: дама небрежно
сказала «спасибо», сунула Даше пять рублей и ушла, унося с собой красных и
черных котят.
– Ну ничего, – успокаивающе проговорил папа,
чувствуя, что сцена получилась не совсем такой, как он предполагал. – Зато
хорошее дело сделали.
Даша проглотила рыдания, кивнула и ушла в свою комнату. Папа
был прав, она сделала доброе дело, и стыдно реветь только из-за того, что тебе
очень хочется какую-то вещь. Чужое брать нельзя.
«Чужое брать нельзя! Как же Максим не понимает!» –
воскликнула Даша мысленно, стараясь почувствовать себя оскорбленной. В углу
шумно вздохнул Проша, и она спохватилась – пора гулять.
Они шли по парку, мокрому после дождя, и пес с удовольствием
забегал в лужи и стоял там, косясь на Дашу и ожидая ее реакции. Но сегодня
хозяйка почему-то не реагировала на его обычные шалости, и Проша, острым
собачьим чутьем уловив, что что-то не в порядке, перестал привлекать к себе
внимание и просто бежал чуть впереди, время от времени оборачиваясь и проверяя,
где Даша. Та шла за ним, помахивая поводком, и размышляла о том, что же ей
делать дальше.
Выступление ее у нотариуса было, конечно же, показательным –
теперь она могла самой себе сознаться. Даже произнося «я не собираюсь ни от
чего отказываться», она знала, что все равно откажется. Просто ей хотелось
наказать сыновей Боровицкого, таких самодовольных и убежденных в собственной
правоте людей. Ей опять вспомнился разговор с Максимом, она поморщилась и
ускорила шаг.
Впереди показалась раскидистая сосна. Даша подошла к ней,
заглянула в дупло и обнаружила пару хвоинок и кленовый листок, занесенный
случайным порывом ветра. Тяжело вздохнув, она пошла дальше и сама не заметила,
как оказалась около ворот пансионата «Прибрежный». Глядя сквозь решетку на
скамеечки, около которых бродили старики, она испытала неожиданный приступ
тоски – тоски по старому, умному, понимающему человеку, гулявшему с ней три
раза в неделю, по его неторопливой речи с анахронизмами, со старомодными
словечками, по его словесным портретам, заставлявшим ее задумываться о людях,
которых она никогда не видела. Даша сглотнула ком в горле. Как все неправильно!
Он не должен был умирать! Или не должен был оставлять после себя противную
пустоту, постоянное желание обернуться и увидеть сухопарую фигуру под корявой
раскидистой сосной, машущую рукой ей вслед.
– Ладно, будем взрослыми людьми, – сказала
негромко Даша самой себе и приготовилась возвращаться, но тут заметила
человека, явно спешащего к ней.
Это была маленькая старушка с аккуратно уложенными вокруг
головы седыми завитками, напомнившими Даше старые английские фильмы про
буколическую деревенскую жизнь. Для полного совпадения образа старушке не
хватало в руках срезанных роз и длинных садовых ножниц, а в остальном она была
оттуда, из фильмов, и даже шляпка на ней была с мелкими аккуратными цветочками.
«Где, интересно, она такую шляпку отыскала?» – подумала Даша с интересом,
приглядываясь к пожилой женщине. Та была уже совсем близко и наконец,
запыхавшись, подошла к самой ограде.