Хроники любви - читать онлайн книгу. Автор: Николь Краусс cтр.№ 27

7. Мальчик с аккордеоном

Мы с Мишей написали друг другу двадцать одно письмо. Мне тогда исполнилось двенадцать, это было два года спустя после того, как Джейкоб Маркус попросил маму перевести «Хроники любви». В Мишиных письмах было полным-полно восклицательных знаков и вопросов вроде «Что означает „твоя задница заросла травой“?», а я расспрашивала его о жизни в России. Потом он пригласил меня на свою бар-мицву.

Мама заплела мне косы, одолжила свою красную шаль и довезла до Мишиного дома на Брайтон-Бич. Я позвонила в дверь и стала ждать, пока он спустится вниз. Мама помахала мне из машины. Я поежилась от холода. Высокий мальчик с темным пушком над верхней губой открыл мне дверь. «Альма?» — спросил он. Я кивнула. «Добро пожаловать, друг мой!» — сказал он. Я помахала маме и зашла следом за ним. В прихожей пахло кислой капустой. Наверху было полно людей, они ели и громко говорили по-русски. В углу столовой сидели музыканты, и люди как-то умудрялись танцевать, хотя места совсем не было. Мише было не до меня, он со всеми беседовал и только и успевал засовывать конверты к себе в карман, так что большую часть праздника я провела, пристроившись на краю дивана с тарелкой огромных креветок. Вообще-то креветки я не ем, но это была единственная знакомая мне еда, которую я увидела на вечеринке. Когда со мной кто-нибудь пытался заговорить, приходилось объяснять, что я не говорю по-русски. Какой-то пожилой мужчина предложил мне водки. Как раз в этот момент Миша вылетел из кухни с аккордеоном, подключенным к усилителю, и запел. «You say it’s your birthday» — прокричал он. Толпа, похоже, занервничала. «Well it’s my birthday, too!» [49] — выкрикнул он, и аккордеон, взвизгнув, ожил. Эту песню сменила Sgt. Pepper’s Lonely Heart’s Club Band, а дальше — Here Comes the Sun, а под конец, после пяти или шести песен The Beatles, зазвучала «Хава нагила», и толпа совсем разбушевалась, все подпевали и пытались танцевать. Когда музыка наконец угомонилась, Миша разыскал меня; лицо у него было красное и потное. Он схватил меня за руку, и мы с ним выкатились из квартиры в коридор, поднялись на пять пролетов и через дверь вышли на крышу. Вдали виднелись огни Кони-Айленда, а за ними — опустевшие аттракционы. От холода у меня застучали зубы. Миша снял свой пиджак и набросил его мне на плечи. Пиджак был теплый, и от него пахло потом.

8. Блядь [50]

Я все рассказала Мише. О том, как умер мой отец, об одиночестве моей мамы, о непоколебимой вере Птицы в Бога. Я рассказала ему о трех тетрадях «Как выжить в условиях дикой природы», об английском издателе и его регате, о Генри Лавендере и его филиппинских ракушках, о ветеринаре Туччи. Я рассказала ему о докторе Элдридже и «Жизни такой, какой мы ее не знаем». А потом — через два года после того, как мы начали писать друг другу, через семь лет после смерти моего отца, через 3,9 миллиарда лет после того, как на земле зародилась жизнь, — когда первое письмо Джейкоба Маркуса пришло из Венеции, я рассказала Мише и о «Хрониках любви». Чаще всего мы переписывались или разговаривали по телефону, но иногда и встречались, по выходным. Мне нравилось ездить на Брайтон-Бич, потому что миссис Шкловски приносила нам чай со сладкими вишнями в фарфоровых чашках, а мистер Шкловски, у которого под мышками всегда были темные пятна от пота, учил меня ругаться по-русски. Иногда мы брали в прокате фильмы, чаще всего что-нибудь про шпионов или триллеры. Особенно нам нравились «Окно во двор», «Незнакомцы в поезде» и «На север через северо-запад». [51] Мы смотрели их по десять раз. Когда я написала Джейкобу Маркусу от имени мамы, я рассказала об этом Мише и зачитала ему окончательный вариант письма по телефону. «Ну как, что ты думаешь?» — спросила я. «Думаю, что ты уж слишком…» — «Проехали», — сказала я.

9. Человек, который искал камень

Прошла неделя с тех пор, как я послала свое письмо, то есть мамино письмо, или как там его называть. Прошла еще неделя, и я подумала, может, Джейкоб Маркус за границей, в Каире там или в Токио. Прошла еще неделя, и я подумала, может, он как-то узнал правду. Прошло еще четыре дня, и я начала искать признаки гнева на мамином лице. Был уже конец июля. Прошел еще день, и я подумала, может, стоит написать Джейкобу Маркусу и извиниться. На следующий день пришло письмо.

На конверте авторучкой было написано имя моей мамы: Шарлотта Зингер. Я засунула письмо в шорты, и тут как раз зазвонил телефон. «Алло?» — нетерпеливо сказала я. «Машиах [52] дома?» — сказал голос на другом конце провода. «Кто?» — «Машиах», — сказал детский голос, и я услышала издалека приглушенный смех. Это мог быть Луис, который жил за квартал от нас и раньше дружил с Птицей, а потом обзавелся другими друзьями, которые ему нравились больше, и перестал с Птицей разговаривать. «Оставь его в покое», — сказала я, не сумев придумать ничего получше, и повесила трубку.

До парка я бежала бегом, придерживая шорты на боку, чтобы конверт не выпал. Было жарко, и я уже порядком вспотела. На Лонг-Медоу, рядом с мусорным баком, я вскрыла конверт. Первая страница была о том, как Джейкобу Маркусу понравились те главы, что отправила ему мама. Я бегло прочла то, что там было написано, пока на второй странице не наткнулась на фразу: «Я все еще не упомянул о Вашем письме». Он писал:

Ваше любопытство мне крайне приятно. Хотелось бы дать более интересные ответы на Ваши вопросы. Признаюсь, в последнее время чаще всего я просто сижу и смотрю в окно. Раньше я любил путешествовать. Но поездка в Венецию оказалась труднее, чем я себе представлял, и вряд ли я снова решусь отправиться в путь. Моя жизнь, по причинам, от меня не зависящим, свелась к самым простым вещам. Например, сейчас на моем столе лежит камень. Темно-серый кусок гранита, с белой полоской посередине. Я потратил почти все утро на то, чтобы найти его. До этого я забраковал множество камней. У меня в голове не было четкого представления о том, каким должен быть камень. Я подумал, что узнаю его, когда найду. Пока искал, придумал определенные критерии. Он должен удобно лежать в руке, быть гладким, желательно серым и так далее. Вот таким было мое утро. После этого несколько часов я приходил в себя.

Так было не всегда. Раньше, если я не успевал за весь день сделать что-нибудь полезное, я считал это время потерянным. Замечал ли я хромоту садовника, лед на озере, наблюдал ли за долгими прогулками соседского ребенка, у которого, похоже, не было друзей, — это для меня не имело никакого значения. Но все изменилось.

Вы спросили, был ли я женат. Был, один раз, но очень давно, и мы оказались достаточно умны или, наоборот, достаточно глупы, чтобы не заводить детей. Мы встретились, когда были еще очень молоды и не знали толком, что такое разочарование, а когда узнали, то оказалось, что это то самое чувство, которое мы испытываем по отношению друг к другу. Наверное, можно сказать, что я тоже ношу маленького русского космонавта у себя на лацкане. Теперь я один, и это меня не беспокоит. Или, может быть, беспокоит, но совсем немного. Да и вообще, только какая-то совсем необыкновенная женщина могла бы решиться быть со мной теперь, когда у меня едва хватает сил, чтобы дойти до конца подъездной дорожки и забрать почту. Хотя я все еще совершаю этот подвиг. Дважды в неделю друг приносит мне продукты, да еще соседка заглядывает каждый день под предлогом «посмотреть, как там клубника», которую она посадила в моем саду. А я ее и не люблю, клубнику.