Тайга мятежников любит - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Сухов cтр.№ 40

– В паре верст они отсюда, Яков Михайлович, – выкладывал охрипший чекист «агентурную информацию», – шесть солдат, два офицера и двое штатских. Раненых не видно, может, вымерли, может… сами своих прикончили, чтобы не путались. На ночлег встали. Подкрасться трудно – трое часовых разбросаны по тайге, носа не кажут. Сейчас начало четвертого, Яков Михайлович, почему бы не тронуться именно СЕЙЧАС? Намотаем факелы, а через час начнет светать. Подумайте, оторвемся от них еще версты на три…

Он был убедителен – этот выносливый и неглупый татарин. Оставаться в компании с покойником все равно не хотелось. Труп отволокли в кусты, чтобы не портил таежную идиллию, тронулись в путь…

Этот день стал решающим в двадцатидневной эпопее. Глухие ельники, овраги, светлые сосняки, устланные ковром незрелой черники. Огромная чашеобразная низина, заросшая лесом, на выезде из которой у второй подводы отвалилось колесо – с омерзительным треском! Теперь уж точно появилось основание избавиться от обузы. Ее стащили с дороги, невозмутимый Гасан реквизированным у Рыбского бебутом перерезал лошадям горла (не доставайтесь же никому!), Петруху рвало на 360 градусов, а Субботин, отвернувшись, размышлял. Решение брезжило, но окончательно не формировалось. Лишь когда они практически выбрались из низины, он понял, что дальше искушать судьбу нельзя. Белые встали до петухов – за спиной раздавались крики! Они и подстегнули…

– Довольно, мужики… – оповестил Субботин, – самое ценное, что у нас есть, – это ящик под номером восемь. Спрячем здесь… от греха подальше.

Возражающих не нашлось – уцелевшие были лояльны к Субботину. В запасе оставались минуты. В двух шагах на востоке начиналась густая чаща. Туда и потащили коллекцию Шалимова. Пробились через кустарник, спустились в неглубокую балку… и оказались в каком-то странном месте. Сердце застучало с перебоями. Вроде место как место, но что-то в нем не так. Здесь воздух был другим – тяжелым, спертым. Птицы здесь не пели, и не было слышно, как они поют в других частях леса. Кузнечики не трещали, порывы ветра сюда не попадали. Глухое замкнутое пространство. Зловещее ощущение, что они угодили в отдаленный закуток кладбища. Крючковатые, уродливые деревья, глыбы камней в обрамлении поляны. И нечто уж больно смахивающее на могилу во главе этого безобразия – заросший травой холм и невесть откуда взявшиеся высокие соцветия ядовитой наперстянки…

Но только Субботин, похоже, заметил странности выбранного места.

– Туда! – Гасанов ткнул в небольшой обрыв, увитый корнями. Спотыкаясь, потащили ящик. Трещина в земле была довольно узкой, втиснули углом, забрасывали – камнями, землей, наскоро срезали дерн, украсили получившуюся конструкцию зеленой шапочкой.

– Достаточно. Пошли отсюда…

Бежали через кустарник – ломая ветки, царапая руки. Усталость гнула к земле. Лошади косили воспаленными глазами. Опасность щекотала затылок, они уже чувствовали дыхание погони.

– Пошла, мертвая! – хлестнул Петруха по торчащим ребрам…

Через пять минут подвода с остатками груза выбралась из низины. Глазам измученных чекистов предстало удивительное зрелище. Обширное открытое место, лысина на теле тайги, в отдельных местах прореженная бугорками кустарника. Лес отступил – до ближайшей опушки саженей сто. А прямо по курсу – развалины странного каменного сооружения. К нему и вела заросшая курослепом дорога, по которой уж лет сто никто не ездил…

Сооружение строили и рушили явно не современники. Забор из серого камня начинался у подножия возвышенности. Когда-то плиты известняка были обработаны и тщательно подогнаны, но испытания временем не прошли. Забор высотой в человеческий рост разрушился практически повсеместно. А на холме позади ограды разрушения носили и вовсе тотальный характер. В древние времена здесь находился то ли храм, то ли большой амбар – а теперь невразумительная груда камней, по макушку заросшая бурьяном, в которой лишь местами угадывались очертания стен и подобие оконных проемов. От крыши сохранился незначительный фрагмент – по каменным лабиринтам и уступам можно было до него добраться и даже вскарабкаться наверх.

– Во какая хрень… – онемел от изумления не больно-то впечатлительный Гасанов.

– А дорожка-то вела к храму, – нервно сглотнул Петруха. – Много тысяч караванов шло по нашему пути…

Субботин с удивлением покосился на Петруху. Вот уж кого трудно заподозрить в глубоких познаниях мировой поэзии.

– Уж не тунгусы с эвенками строили, – пробормотал Гасанов. – Им это на хрен не надо было.

– Да и не татары, – подколол Петруха.

– Енисейские кыргызы, – предложил гипотезу Субботин. – Была у них тут в древности цивилизация. Поумирали, жилища быльем поросли, а остатки молельных изб кое-где сохранились… Делать нечего, мужики, идем к храму – больше некуда. Там и оборону держать будем…

Последний бой был самым трудным. Загнали лошадей в голый и неуютный внутренний двор, с юга и востока обнесенный руинами, а с остальных частей света – колосистой травой. Выгружать из телеги уцелевший ящик с побрякушками было некогда. Разобрали последнее оружие – два карабина с четырьмя обоймами, пару «маузеров», десяток патронов, один «наган»… Не было в их компании грамотных военачальников. И обстрелянных бойцов толком не было. В армии не служили, Гражданскую не прочувствовали. Рассчитывать лишь на природную смекалку и тягу к жизни. Больше не на что. Сил почти не оставалось…

И все же он принял грамотное решение – забраться на крышу. Подсказало что-то. Сбросил кобуру, портупею, сунул «маузер» за пояс, начал восхождение. Камни рушились, едва он к ним прикасался. Но все же удалось найти проходимый участок, он забрался на огрызок стены, пополз по краю рваной вогнутой кровли, в сердцевине которой зияла дыра…

Бурьян колосился даже здесь и неплохо выполнял маскировочную функцию. Он скрючился, подтянув к животу колени, «маузер» пристроил у левой руки. Немного высунувшись, обнаружил своих – двое лежали внизу, за изломанной оградой, готовясь к стрельбе. Инструктировал их Субботин быстро и сумбурно, но вроде уловить обязаны: у забора не тормозить, в случае безнадеги быстро делать ноги и нырять в здание.

Противник был в курсе насчет готовящегося теплого приема. Нестройный залп из леса никому не повредил. Двое перебежали за кусты – хватило выдержки не обозначать позицию. Показались еще двое, причем поджарый ефрейтор в фуражке задом наперед подставился просто знатно. Гасанов не сдержался: хлопнул выстрел – ефрейтор кубарем покатился со склона. Разгорелась стрельба – из леса палили отвязно, злобно. Фонтан вспорол глину под носом у Петрухи. В долгу парнишка не остался, стал вбивать в кусты пулю за пулей. Теперь беляки вели себя осторожнее, переползали, стреляли прицельно. Петруха сменил обойму, открыл огонь с такой ураганной скоростью, словно у него под боком все арсеналы бывшей царской империи. Выбросил карабин, достал «маузер»… Гасанов отстрелялся, перекатился, доставая из-за пазухи револьвер. Грянул нестройный залп. Под прикрытием троих двое перебежали. Пятью солдатами руководит офицер из кустов – плотный, в непромокаемом макинтоше. Что-то крикнул, присел. Петруха с Гасановым не могли его видеть от забора, а Субботин с крыши мог. Не хотелось выдавать позицию, но упускать такую возможность было жалко. Он сжал револьвер, прицелился, затаив дыхание. Снова что-то выкрикнул офицер, показав на торчащий козырек чекистской фуражки. Двое перенесли огонь. Петруха отползал, а Гасанов допустил промашку, решив не терять время. Побежал, пригнувшись, к пробоине в стене… застыл, раскоряченный, словно люмбаго ударило, рухнул лицом в проем. Еще два выстрела совпали с выстрелом Субботина. Офицер схватился за лицо – упал отдельно от фуражки. В соседних кустах промелькнул новый персонаж: фуражка тоже офицерская, тужурка распахнута, сам бледный-пребледный. Лошадь заржала, пискнула женщина… Петруха, сжимая пустой «маузер», мчался через внутренний дворик, обогнул подводу с золотом, помчался к черной дыре в подземелье. На стену уже вскарабкался солдат с орущей глоткой – выстрелил навскидку. Петруху словно подбросило – покатился, треснувшись башкой о раскроенную плиту. Поднялся на четвереньки – кровь стекала с разбитой головы. Пополз, подволакивая простреленную ногу, утирая рукавом то ли кровь, то ли пот, то ли слезы. Служивый пальнул вторично – мимо. Петруха уже нырнул в черноту, покатился куда-то в преисподнюю, завывая от боли. Служивый что-то крикнул своим. Насилу удержался Субботин, чтобы не снять этого стрелка по безоружным людям. Странное возникло чувство, что не надо этого делать. Расплата будет. А ведь и в самом деле не надо было! Он лежал, гадая, знают ли белые, что в живых к началу боя оставались только трое чекистов? Откуда им это знать? Почему бы не двое?..