Должок кровью красен - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Зверев cтр.№ 14

В комнате двое – Хомуталин и городской архитектор. Суетится архитектор, об уровнях грунтовых вод рассказывает, о шурфах да фундаментах, о рельефе местности да нивелировке…

– Ладно, мне вся эта технология неинтересна, – сказал Петр Владимирович. – Что у нас там в конечном итоге получится?

Улыбнулся архитектор – дождался-таки своего звездного часа! Другую карту на столе постелил – того, что на месте пожарища будет стоять.

И чего только на плане нет! Прямо-таки Диснейленд какой-то, сады Семирамиды да чертоги сказочные из «Тысячи и одной ночи». Все в центре развлекательном предусмотрено. Вместо ДК сгоревшего – концертный зал на тысячу посадочных мест. Парк аттракционов, рестораны, танцполы и клубы.

Но не забыты и те, у кого на рестораны денег нет: для этой публики заведения подешевле предусмотрены вроде портерных да рюмочных.

Долго Хомуталин карту изучал. А архитектор, на карту взглянув, напомнил:

– Петр Владимирович, там домик один остался. Строительству помешает сильно, да и пейзаж своим видом испортит. Вот, Поселковая, 3.

Достал Хомуталин из кармана мобильник.

– Алло, это ты, Коноплев? Сделал, что я тебе говорил?

– Почти…

Нахмурился Хомуталин.

– Что значит «почти»? Или сделал, или нет.

– Завтра все будет готово. – Майор, униженно.

– Смотри мне… Второй раз напоминать не буду.

И спрятав мобильник, к архитектору обернулся.

– Считай, что этого дома уже нет. А теперь насчет планировки поговорим…

Вычеркиваются из графы «Дебет» фамилии. Вот уже тем деньги отправлены, кто их получить может. Вот уже вылито спиртное проспоренное в могилы тех, кто из жизни ушел безвременно. Вот уже заказана в Петропавловской церкви панихида по рабу божьему Рождественскому Геннадию. И свечки за упокой души его отгорели…

Лишь двое в списке остались: Карелин Николай Николаевич и Катя Ефимова. К дяде Коле решено завтра съездить – уже и полторы тысячи долларов Зарубин отсчитал-отслюнявил, в конверт положил. А вот с Катей сложнее… Долго ломал Иван голову, в какой форме ей долг старый вернуть, да так ничего и не надумал.

А потому самое время к «Кредиту» переходить. К тем, кто ему должен.

Первого должника своего, подлеца неизвестного, Титова Валеру убившего, Зарубин пока не трогать решил. Потому что неизвестно все-таки: Супрун тогда Валерика на речном берегу застрелил или не он все-таки. Нельзя с наскоку: надобно сперва выяснить кое-что.

А вот следующего двойной линией подчеркнул. Тем более что подонок этот ему хорошо известен. Посуровел, брови насупил. Вспомнилось вновь: Парк культуры и отдыха, статуи гипсовые, краской серебряной крашенные, сам он, молодой еще, с букетиком скромным, на часы поглядывающий. И девчонка его, Оксана Медведева. Платьице белое крепдешиновое, каблучки, по асфальту цокающие, и искренне-виноватое: «Извини, я опять опоздала…»

Оксану-то у Ивана увели. Так когда-то цыган-конокрад жеребца со двора крестьянского уводил. Пришла как-то Ксюха к Ивану, обняла-поцеловала да и объявила: «Извини меня, полюбила я другого! Если любишь меня еще, дай слово, что не будешь любви нашей препятствовать и не полезешь к нему отношения выяснять!..»

Да ладно бы, мужик бы стоящий это был, душевный! Так ведь ледяной злыдень! Да ладно, получилось бы у них что-нибудь путное! Так нет же – поматросил, как говорится, и бросил! Да ладно бы, пережила бы это Оксана! Руки на себя, дурочка наивная, наложила…

Вспомнил Зарубин негодяя того, девушку у него отбившего.

И вновь в графу «Кредит» взгляд опустил, словно забыл фамилию своего недруга.

А там под вторым номером:

Янчевский В. И. – 20.06.1987, Медведева Оксана Андреевна

Идет Иван и не видит, как позади, на приличном расстоянии, плюгавый мужичок семенит…

Янчевский открыл сразу, как только Иван кнопку звонка дверного нажал. Будто ждал его за дверью, в прихожей.

Не признал Янчевский гостя сперва. Или, скорее, вид сделал, что не признал.

– К кому вы? – осведомился официально-вежливо.

– К тебе, а то к кому же еще. – Зарубин молвил, хозяина в глубь прихожей легонько плечом отталкивая.

Затворил дверь за собой, щелкнул замком и глазами злыми и дикими на Янчевского посмотрел. Мол, действительно не узнал меня? Или прикидываешься?

Застыл Янчевский в неловкой паузе. Но взял-таки себя в руки; видать, и впрямь их, «фейсов», в спецшколах секретных чему-то учат.

– Ну, здравствуй, коли пришел. – Руку для пожатия протянул. – Милости прошу… Иван Зарубин.

Прошел хозяин за гостем вослед, напротив уселся. Помолчал немного – видать, прикидывал, как бы миролюбивее беседу начать.

– А в городе все говорили, будто бы умер ты. – Владимир Иванович осторожно петельку подкинул; не иначе, чтоб выяснить, как с Зарубиным лучше всего беседу вести.

– Если говорили, что умер, значит, оно так и есть. – Иван спокойно; умный он человек, не купился на ловушку чекистскую.

– Значит, рассказывать о себе не хочешь?

– Нечего мне рассказывать. Твое время ответ держать. Если у тебя в свое оправдание что-нибудь есть – говори, послушаю.

Откашлялся Владимир Иванович.

– Да, Иван… Знал я, что придешь ты ко мне когда-нибудь. Чувствовал, что не умер ты, как о тебе говорили. И вопрос, который задать хочешь, тоже знаю. – Помолчал веско. – Ну что я тебе насчет Оксаны сказать могу? Дело давнее, прошлое, почти что забытое…

– Тобой, может быть, и забытое. Мною – нет.

– Понимаю, как же… Любовь у вас была. Но и ты, Иван, пойми меня. Каким я тогда был? Молодым, глупым…

– Не таким уж и глупым, коли в свою поганую контору попал.

– А Оксанка-то девчонка увлеченная, восторженная. – Янчевский продолжает, словно реплики не расслышав. – Про Штирлицев разных по телевизору, видать, насмотрелась, вот и вскружила ей моя служба голову.

– А кто ее в жены взять обещал? Ты или служба твоя поганая? Кто ее обрюхатил? А потом бросил, как тряпку использованную, – прервал Иван тихо, но угрожающе.

– Не мог я на ней тогда жениться… Пойми, не мог! Анкета у нее подпорченная была! Женись я на Ксюхе тогда – меня бы из органов мигом поперли!

– Значит, карьера тебе дороже ее судьбы? Знаешь, что потом с нею сталось?

– Кажется, выкидыш… – Янчевский, неуверенно так.

– От нервов, от переживаний тот выкидыш получился, – Зарубин, жестко. – Переживала, дурочка, что бросил ты ее. Радоваться надо было… А ребенок был твой, между прочим. А через две недели, двадцатого июня отравилась она. Это твое счастье, что записки посмертной не оставила, из-за кого траванулась.