И Аллах Акбар – тут хоть кричи, хоть не кричи – не поможет.
Извиваясь, как змея, Дадаев дополз до входа в подвал, провалился туда. И дом, и подвал он строил в расчете на осаду, поэтому стены были где в два, где в три кирпича и забор тоже толстый был. Был укрепленный подвал из бетонных плит с подпорками и был еще второй уровень подвала, сделанный из больших толстых труб, как это было в Карамахи, – такой подвал не рухнет даже от прямого попадания авиабомбы. Проблема была в том, что все это было рассчитано человек на сорок-пятьдесят, а их было всего девять человек – он сам, сын, четверо басаевцев и трое его работников, которые прошли подготовку у Хаттаба и готовились к диверсиям на железной дороге. А вместо этого – их обложили здесь, как волков.
В подвале было темно, пыльно. Свет отрубили сразу же, по телефону тоже никому не дозвониться, и вообще шансов мало – но Иса хотел знать. Ради этого он и ушел сюда, в подвал, с позиции, пока русисты не начали штурмовать.
Луч мощного аккумуляторного фонаря высветил сидящую на бетонном полу Малику. Рука у нее была прикована наручником к цепи.
– Скажи мне, – сказал по-чеченски Иса, – кому ты звонила? Это из-за тебя русисты обложили нас, как волков?
Малика подняла голову и взглянула на мужа. Иса едва не выронил фонарь – ни одна чеченская женщина не позволяла себе так смотреть на мужа, на хозяина, с такой лютой ненавистью в глазах. Если бы взглядом можно было сжечь – от Исы осталась бы кучка пепла, не более.
– Ты баран, Иса, – медленно выговаривая каждое слово, сказала Малика, – глупый, как баран. Ты баран и сын барана!
– Да ты что, женщина! Ты знаешь, что я могу с тобой сделать за такие слова?
Малика рассмеялась – в таком свете она была похожа на старую ведьму. Старую и очень сильную ведьму.
– Ты не сделаешь мне хуже, чем ты уже сделал. Как я могла позвонить, если я сижу здесь на цепи? Если бы я позвонила – они были бы здесь уже давно. Это твои дружки навели русистов, которые пришли, чтобы убить нас в расплату. Ты расплатился с русистами моим сыном. Тебе мало крови, ты продолжаешь ее лить.
– Это ты позвонила...
– Нет. Я не успела. Но я хотела позвонить. Позвонить, когда Арсена не было дома, чтобы убили только меня, тебя и твоих гостей. Но Аллах за что-то покарал меня, и теперь я вижу, как ты хочешь расплатиться моим сыном с русистами...
– Арсен – мужчина. Он взял оружие, когда напали на его дом.
– Он мужчина. А ты – нет. Когда к тебе пришли в дом враги – ты пустил их в дом, а меня, мать твоих детей, – посадил на цепь.
– Они идут по пути джихада. И я – тоже.
– Джихад... кому нужен этот джихад? Посмотри по сторонам, посмотри на себя. Чего тебе не хватало в жизни? Ради чего ты опять взял в руки автомат? Что тебе плохого сделали люди, которых ты хочешь убить, – купили твое молоко?
– Они русисты!
– Они люди. А ты – нет. Убей меня, чтобы я не видела, как убьют моего сына.
Иса так и хотел сделать. Но тут он краем уха услышал, как русисты закричали в мегафон такое, отчего похолодело в душе.
* * *
– Товарищ полковник! Штурмовая группа вышла на рубеж атаки и залегла, дальше – триста метров по голому полю, будут потери. Террористы продолжают оказывать сопротивление, видимо, активно перемещаются. У них еще как минимум один «ПК».
– Снайперы?
– Докладывают – три точных попадания.
Полковник протер глаза. В связи с последними событиями – он не спал уже третьи сутки, держался на синдокарбе и феномине. Долго так нельзя – в конце концов, не мальчик, а что то, что другое – на сердце действует самым скверным образом.
– Сколько у них еще осталось?
– От пяти до семи активных бойцов.
– Амер?
– Скорее всего, еще жив.
Да... голова, как чумная... несколько часов, и все – надо лечь и поспать. Хоть как, хоть в десанте бронетранспортера – иначе хоронить будут. Под залп караула...
– Мегафон.
– Мегафон полковнику! – крикнул кто-то.
Принесли мегафон, полковник осмотрел его, повесил на ремень – у этой модели микрофон был выносным.
– Снайперам – готовность. Сейчас этот амер вылезет на свет божий. По проявившимся преступникам – огонь на поражение. Я начну через минуту.
– Есть! Снайперам – готовность, держать сектора!
* * *
– Эй, Дадаев! – громыхнуло над полем в мегафон. – Помнишь меня?
Иса Салманович, только что выбравшийся из подвала, вздрогнул – голос был чеченский, и он назвал его фамилию, которую не все могли знать. Голос был точно чеченский, хоть и говорил по-русски – не спутаешь.
– Что же ты прячешься под землей, Дадаев? Надеешься, что тебя засыплет, и я тебя не найду?! Ошибаешься! Я тебя из-под земли достану за то, что ты сделал!
Голос был смутно знакомым, это был голос из прошлого, из далекого прошлого, из залитого кровью Центороя и разрушенного боями Грозного...
– Кто ты?! – заорал изо всех сил Иса Салманович, подползая к полуразрушенной кирпичной стенке забора.
– Ты не узнал меня?! Это я, Дауд Казиханов! Я пришел рассчитаться с тобой за то, что ты сделал! Выходи, если ты мужчина! Выходи и посчитаемся!
Фатима...
Иса Салманович вскочил и бросился вперед, в чистое поле, простреливаемое русистами – его никто не успел остановить. Изрыгая вперемежку русские и чеченские проклятья, он бежал вперед, поливая ненавистных русистов огнем из пулемета и желая только одного – добежать, вцепиться в глотку Казиханова, своего давнего врага – и потом пусть убивают. Он так и умрет – со вкусом крови своего врага на губах.
Пробежать ему дали всего несколько шагов. Сразу трое снайперов взяли его на прицел и выстрелили почти одновременно. Иса Салманович упал, кувыркнувшись, как подстреленный заяц, не успев свершить свою месть.
* * *
Полковник Национальной гвардии России Александр Владимирович Кузанцев, который и командовал операцией по взятию логова чеченских террористов, опустил мегафон, сплюнул на землю.
– Есть попадание, товарищ полковник, – доложил снайпер, примостившийся рядом и оперший цевье тяжелой снайперской винтовки «АВСК» на броню БТР, – противник уничтожен.
Кузанцев сплюнул на землю.
– Как вы так, товарищ полковник, – спросил один из казаков, старший среди них, по фамилии Федотов, – я думал, вы шутите. Это же их амер.
– Точно. Амер и есть. Теперь проще будет.
– А этот... Казиханов. Он кто?
– Кровник его. Вместе в Грозном стояли, в девяносто шестом, в здании республиканского МВД. Насмерть. Он мне все тогда и рассказал.
– Жив? Казиханов, я имею в виду?