— Ну что там?
— Сознание потерял, ваше благородие, знатно вы ему вдарили.
— А чтоб козлина заокеанская за женщин не прятался.
Дюжие полицейские подняли тело и потащили его на улицу, а я стал дальше распоряжаться:
— Все вещи англичанина найти и вынести на крыльцо. Обязательно искать любые бумаги и необычные предметы. Урядник!
— Я, ваше благородие.
— Опроси всех в доме, где, когда они встретили этого упыря и что у него было с собой. А я на улицу, что-то душно здесь.
Выйдя на улицу, позволив действовать полицейским, присел на лавочку и стал ловить отходняк после сильного нервного напряжения. Тут же рядом нарисовался Митяй. Я его подозвал кивком головы. Он подошел ближе и вопросительно уставился на меня.
— Вот что, любезный, сходи наверх, туда, где стреляли, и если надо, то разнесешь по бревнышку дом, но пули, которые ушли в потолок, найди и принеси.
Он удивленно уставился на меня, но я упрямо кивнул головой.
— Не спорь, это очень важно.
— Будет сделано, барин.
Пока на некоторое время меня оставили в покое, я тормознул пробегающего мимо лакея и потребовал рюмку водки — лучшее антистрессовое средство в нынешних условиях. Надеюсь, паленую водку мне не подсунут.
Глава 10
После того как я остаканился, настроение существенно улучшилось и дальнейшая жизнь стала выглядеть вполне оптимистично. Появление полицейского отряда в усадьбе Сурковых вызвало быстрое подобрение народа, и местные боеспособные кадры уже не пытались выказывать свое расположение с помощью огнестрельного и холодного оружия и всяческих подручных предметов крестьянского обихода. Хозяин поместья, понявший, что он наехал не на тех и не того пригрел, сдал дочурку, которая как-то быстро пришла в себя и уже из окна с интересом поглядывала на то, как крепостные готовят коляску для транспортировки раненого англичанина. Не рассчитав силы, я ему знатно разворотил рукояткой пистолета физиономию, и сейчас его бинтовал все тот же жирный и продажный доктор, который очень смахивал на политика нашего времени, поэтому и вызывал такое стойкое раздражение.
Когда коляска была готова, ко мне подошел хозяин поместья и извинился, самым натуральным образом. Причем все это было сказано настолько душевно и искренне, что меня реально пробрало. Как-то отвык я от такого проявления чувств.
— Скажите, господин капитан, а вы, случаем, не родственник генерала Осташева?
Я удивленно поднял глаза.
— Это Павла Никаноровича, генерал-лейтенанта артиллерии?
Теперь и он удивленно уставился на меня.
— Его самого.
— Сын.
Он еще больше удивился — сын генерала Осташева служит в корпусе жандармов, но благоразумно эту тему поднимать не стал.
— У него вроде был сын и погиб на Кавказе.
— Да, это был Егор. Я внебрачный сын. Он только недавно меня признал и сейчас хлопочет, чтобы сделать продолжателем фамилии.
Новость для нынешнего светского общества не то чтобы невероятная, но необычная, поэтому он культурно опустил охи и вздохи, наверно, у самого несколько байстрюков где-то бегает.
— Что ж, Александр Павлович, ваш батюшка может гордиться своим сыном, о чем я ему непременно отпишу.
— Спасибо на добром слове.
Глянув на готовых к выезду полицейских, я повернулся, вздохнул, предвкушая очередные несколько часов мучений верхом на лошади, и бросил мимолетный взгляд на окно, из которого за нами наблюдала дочка хозяина. А ничего девочка, очень даже симпатичная и романтичная, из таких потом получались вполне профессиональные пламенные революционерки, если, конечно, их не успевали выдать замуж и нагрузить по-быстрому выводком детишек, чтоб свет материнства в глазах затмил все революционные бредни.
Потом была монотонная дорога и непрерывная скачка, снова отбитые ягодицы и боль в спине. Коляску с пленным в сопровождении охраны отправили в усадьбу помещика Кириченко, которая была назначена в качестве места сбора, а сам с Митяем и урядником снова отправился в лесной домик, провести последний обыск, вдруг что в горячке боя пропустили.
Результатом этого крюка стал десяток гильз от трехлинейки и вскрытый тайник с несколькими золотыми безделушками, которые просто ссыпали в мешочек, и, оставив открытыми настежь ворота, выехали к месту сбора — по словам урядника, и Кривошеев и девушка уже давно были отправлены в усадьбу.
Уже начинало смеркаться, когда наш небольшой отряд въехал в усадьбу покойного помещика-грабителя Кириченко. Как вроде бы старший по званию, я, приняв начальственный вид, уточнил, как разместили моих освобожденных попаданцев, каково состояние ротмистра Стеблова. Ротмистр уже пришел в себя, но пока был слаб и ждал моего прибытия. Наташа с Кривошеевым расположились во флигеле и ни с кем не общались. Судьба пленных англичан как-то не сильно меня интересовала, ну разве что как бы их, таких информированных, более основательно допросить и безнаказанно ликвидировать.
Другой источник информации, поручик Кулькин, которому я утром в самом начале боя экспансивной пулей разнес ногу, к сожалению, не выдержал потери крови и уже подох. Хотя было бы интересно его поспрашивать про обстоятельства пленения старлея Кривошеева и санинструктора, а особенно про то, что они слили из информации англичанам. Митяй уже умотал к Стеблову отчитываться, а я, пока была возможность, по-тихому изъял все артефакты из будущего, в том числе обе винтовки, упаковал и надежно припрятал в парке. Потом, убедившись, что Митяй надолго застрял у ротмистра, мы с урядником и парой полицейских отправились в подвал дома, где под охраной сидели раненые англичане. После гибели нескольких полицейских и с моего молчаливого согласия урядник еще раз прошелся кулаками по островитянским рожам, и, убедившись, что они психологически надломлены, я устроил уже добротный, качественный и весьма тщательный допрос каждому в отдельности, разведя их по разным комнатам. Картина, которую нарисовали эти эмиссары мирового закулисья, весьма меня напрягла и заставила задуматься о моей дальнейшей судьбе и соратников-попаданцев. Бессонная ночь мне была обеспечена, но к утру вчерне уже был разработан определенный план, меры стратегического, тактического прикрытия, создания многоуровневых легенд и системы общей безопасности, и в этом плане ротмистр Стеблов играл довольно важную роль.
Практически не выспавшись, я был утром Митяем вызван к ротмистру на откровенный разговор. Стеблов выглядел не самым лучшим образом, но взгляд его был такой же острый и настороженный, хотя и присутствовал какой-то нездоровый блеск. Когда я присел возле его кровати, за дверью послышался какой-то шум, и я догадался, что Митяй, с оружием в руках, ждет результатов нашего разговора.
— Доброе утро, Игорь Генрихович, как вы себя чувствуете?
— Спасибо, Александр Павлович, вашими молитвами. Как у вас там дела?