И поговорить кое с кем.
Здесь было темно. Темно. Жестко. Больно. Где он? Ян приподнялся на подламывающихся руках… и рухнул обратно.
Пещеры. Опять.
Слабость после голодовки сыграла с юношей злую шутку — телепорт сбился. И ему очень повезло, что не вплавило в камень.
Где он?
Неизвестная пещера, хотя серые стены почему-то ему знакомы. Если это чужая территория — убьют. Надо как-то выбраться. Телепортом нельзя, он не знает точки опоры. Надо… надо встать.
Стены кружатся серым покрывалом.
Надо встать. Встать. Но получается только сдвинуться, обдирая локти. В скопище серости мелькают какие-то цветные пятна, словно мох пропитали разноцветными смесями, словно он горит в несколько цветов… сияет. Бред, бред.
Но впереди и правда что-то блестит. Близко и одновременно недостижимо далеко. Не достать. Какой ослепительный алый блеск. Не может быть. Оно ведь желтое, а не алое. Но… неужели?
— Вот он!
— Хватай!
— Ах ты!
На плечах и на запястьях смыкаются чужие руки, а он пытается посмотреть еще раз, увидеть, навсегда запомнить это удивительное явление.
Солнце.
Собираться на Уровни дома было совершенно невозможно. От отцовской телепатии, положим, можно было защититься блоком — Лёш, к примеру, с детства освоил это средство защиты, причем даже пораньше Дима, — но как спрячешься от всевидящих маминых глаз? Младшее поколение магов Соловьевых опытным путем установило, что глаза Людмилы обладают каким-то сверхъестественным даром мгновенно постигать любые, самые мелкие неприятности, которые случались весьма и весьма часто. Ну куда денешься от неприятностей, если ты — маг, причем юный и неопытный? Вспомнить хоть, как мальчишки развлекали малышню, формируя из варенья довольно миленькие подобия зверюшек. Особенно старался Вадим — среди малышни сидела тогда одна девочка. Перед восхищенными детскими взорами уже дефилировал целый зоопарк, когда в комнату вошла мама. Лужицы из варенья пришлось отдраивать самим мальчишкам, пока мама в ванной отмывала пищащее стадо девочек — незадачливым зрительницам дождь из варенья тоже не прибавил красоты.
Дим неожиданно улыбнулся, чувствуя, как теплеет на душе от этого неожиданно всплывшего воспоминания. Теплеет. И словно стало легче. Словно тяжесть, не отпускавшая его с того утра у барьера, подтаяла. Тот взгляд двойника, тяжелый и бесконечно усталый… взгляд, словно переливший в мозг Дима драконье пламя, — отступил. За последние несколько дней это было первое светлое воспоминание. Все можно исправить. Все еще, несомненно, можно исправить.
— Дим, что-то не так?
— Нет.
Сейчас мама смотрела точно так же, как в детстве, словно предчувствовала, что ненаглядные сыновья снова наладились в опасные места. Прости, мам. Так надо.
Не убежденная, но временно примирившаяся с секретами мама отступила и принялась кормить семейство, одновременно выведывая новости остальных и пререкаясь с рыбками. Вообще-то рыбок, памятуя об их нраве, покормили первыми, но Екатерина с сестрами никогда не успокаивалась на достигнутом. Характер у всех них был не тот. Больше всего они напоминали старушек, вечно сидящих на скамеечке у подъезда. С теми милыми дамами дому и охраны никакой не надо — каждый входящий взвешивался-просвечивался-обсуждался так, как и Стражам порой не под силу. Да еще и воспитывался на ходу.
— А можно еще немного того вкусного корма из пакетика?
— И витаминок!
— И червячков!
— А потом — аквариум побольше. Вы на такой кормежке в этот помещаться перестанете.
Рыбки негодующе растопырили плавники.
— Могли бы и аквариум, кстати! — бросилась в атаку Екатерина. — У вас отдельные комнаты есть, а у нас? Коммуналка!
— Все бы вам наговаривать на бедных рыбок.
— Вот писать научимся — жалобу на вас настрочим. В общество защиты прав животных.
— Марина, сыпани этим вымогательницам добавки.
Привычная полушутливая перепалка тоже была теплом. И якобы небрежные вопросы Игоря и Маринки. Молчаливое присутствие Лёшки. Щебетанье Маргариты о новостях. Дом грел. Интересно, почему того Вадима не остановили его родные?
— Гизур! — слово хлестнуло вместо плети. — Вытвар.
Тварь. Выродок. Ян принял это почти равнодушно. Болела голова, ломило тело — охрана налетела так, словно хватала не ослабевшего от голода юнца, а воина-диверсанта с другого Уровня или команду мародеров. Про перчатки даже не вспомнили, сразу кинулись наказывать за побег.
Раньше его никогда не били. Даже братья. Алтарь не в счет, на первых обрядах была не боль даже, а ослепительная сеть из боли, жуткая в своей безысходности и размеренности. Кулак в лицо — это совсем другое.
Но боль — это неважно.
Ему не удалось вырваться. Он не смог скрыть телепорт. Не смог даже перенестись за пределы своего Уровня. Его схватили всего в нескольких шагах от выхода.
Что теперь будет — Ян не думал. Уже неважно. Дорога все равно была одна. Больше с нее не сойти. Как именно его убьют, здесь ли, в запале, или все же оттащат на алтарь? Подпорченная жертва, кажется, все равно годится. Только сил с нее получают меньше. Ян слизнул с губы кровь — каждая капля драгоценность — и увидел взгляд Старшего. Глава рода смотрел так, будто Ян отбирал что-то, принадлежащее именно ему, отцу, что-то редкостное и ценное. Ну да. Яну не принадлежит даже его кровь. Ему ничего не принадлежит. Он никто. Одно из золотых пятнышек на родословном дереве — тупиковых.
Выродок.
Пусть. Зато он все-таки видел солнце. Алый кусочек света.
— Ты… — холеные губы Долински-старшего буквально выплюнули это слово. — Ты… ходячий амулет, жертвенный агнец, как ты посмел удрать?
Я хотел увидеть солнце.
Но Ян не стал отвечать. Нет смысла.
— Ты ушел из пещер, — снова проговорил старший демон. — Удрал! Зачем?
Тон чуть изменился, это был знакомый раздраженный голос отца, который интересовался, какого ангела сыну понадобилась очередная человеческая книжка. Привычный голос. Может, поэтому у юноши вырвалось:
— Я хотел…
— Что?! Что-то подсмотреть? Стащить? Попасться в лапы пришлым тварям? Мы едва не лишились… Чего ты хотел?!
— Жить, — устало ответил Ян. Он не ждал, что отец поймет. Что изменится хоть что-то. Просто сказал. Но и такой реакции тоже не ждал. Долински-старший вдруг шагнул к сыну — резко, вплотную, и голос его стал яростным шепотом:
— Как ты смеешь? Ты никто. Ты вещь! Специально выращенная вещь. Как ты посмел думать, что имеешь право на какие-то желания?
Вещь. Младший сын молча смотрел на отца. И не мог понять, почему не попытался уйти раньше. Почему слушался этого демона? Всю жизнь. Почему? Пещера качнулась, странно выворачиваясь из-под ног.