Черная книга - читать онлайн книгу. Автор: Орхан Памук cтр.№ 63

Джеляль заболел тяжелой болезнью, приводящей к потере памяти; эту болезнь давно открыл известный английский врач, но пока она считается неизлечимой. Чтобы скрыть от всех свою болезнь, он прятался в этих квартирах и постоянно просил помощи у Рюйи и Галипа. Поэтому иногда Рюйя, иногда Галип оставались здесь на ночь и для того, чтобы Джеляль вспомнил что-то и восстановил прошлое, слушали рассказы Джеляля и даже записывали их. Когда на улице шел снег, Джеляль часами рассказывал им нескончаемые истории.

Дядя Мелих как будто все понял и долго молчал. Потом заплакал. Закурил. Снова стал задыхаться. Справившись с приступом, сказал, что Джеляль всегда вел себя неправильно. Покинув дом Шехрикальп, он всю жизнь, казалось, мстил семье за то, что отец, женившись во второй раз, некрасиво поступил по отношению к нему и его матери. А ведь отец любил его не меньше, чем Рюйю. И вот теперь нет ни Джеляля, ни Рюйи. Теперь единственный у него, Мелиха, ребенок-Галип.

Слезы. Молчание. Звуки незнакомого дома. Галип хотел сказать дяде Мелиху, что надо купить бутылку ракы в лавке на углу и скорее вернуться домой. Но вместо этого он задал вопрос себе; читатели могут представить, какой это вопрос, и пропустить один абзац.

Какие истории, какие воспоминания, какие сказки, какие цветы в саду памяти Джеляля и Рюйи побудили Рюйю покинуть Галипа и перебраться сюда? Почему она это сделала? Потому что Галип не умел рассказывать истории? Потому что он не был интересным и веселым собеседником? Или потому, что некоторые рассказы он просто не мог понять? Или чрезмерным обожанием мешал их веселью? Или они сбежали от его постоянной грусти?..

Невозможно было примириться с потерей Рюйи, воспоминания о ней были непереносимы, казалось, от переживаемой им боли и тоски вещи начнут сдвигаться со своих мест; к концу лета Галип выехал из квартиры, которую они снимали с Рюйей, и перебрался в дом Шехрикальп, в квартиру Джеляля.

…В конце лета произошел военный переворот. Новое правительство, сформированное из почтенных людей, не запачканных грязью, называемой политикой, объявило, что найдет всех виновных в политических убийствах, совершенных в недавнем прошлом. В годовщину смерти Джеляля Салика газеты вежливо напомнили, что не раскрыто даже его убийство. Одна газета, но почему-то не «Миллиет», в которой работал Джеляль, посулила оказавшему содействие в поисках его убийцы приличное вознаграждение. Сумма была такая значительная, что получивший ее мог купить грузовик, маленькую хлебопекарню или бакалейную лавку, то есть обеспечить себя постоянным доходом до конца жизни. Началось расследование убийства Джеляля Салика. Власти в Стамбуле и в провинции засучив рукава принялись за работу.

К этому времени я немного пришел в себя и начал потихоньку превращаться в деятельного человека. Этот новый человек, каким я стал, не особенно прислушивался к доходившим до Стамбула сообщениям провинциальных корреспондентов, например, о том, что убийца задержан в горном селении, около которого недавно упал в пропасть и разбился автобус с футболистами и болельщиками; потом поступило известие, что преступника поймали, когда он в приморском городке сидел и смотрел с тоской и чувством выполненного долга в сторону заморской страны, заплатившей ему мешок денег. Эти первые сообщения воодушевляли тех, кто раньше не осмеливался давать какую-либо информацию, а также побуждали власти работать еще усерднее.

Сотрудники стамбульской службы безопасности стали вызывать меня по ночам, чтобы с моей помощью установить преступника. С наступлением комендантского часа и до утра отключали электростанцию, так как у муниципалитета не хватало на нее денег, и жизнь города разделилась на две половины — белую и черную. Спекулянты-мясники в темноте приводили в исполнение смертные приговоры, забивая старых лошадей. Жизнь города стала похожа на жизнь далеких провинциальных поселков. После полуночи, окутанный клубами сигаретного дыма, я вставал из-за рабочего стола, где с вдохновением, достойным Джеляля, писал новую статью, спускался к парадному дома Шехрикальп, выходил на пустую улицу и ждал полицейскую машину, которая везла меня в здание госбезопасности в Бешикташе, похожее на замок за высокими стенами. Насколько пустым, застывшим и темным был город, настолько оживленным, полным жизни и света был этот замок.

Мне показывали фотографии самых разных молодых людей: то с мечтательными лицами, то с растрепанными волосами, то с воспаленными глазами. Разглядывая пугающие лица людей, вынужденных позировать фотографу среди некрашеных, грязных, неизвестно чем заляпанных стен отделов безопасности, я иногда различал какие-то показавшиеся мне знакомыми тени, задерживался взглядом, и тогда бдительные сотрудники, неизменно торчавшие рядом, сообщали мне жуткие подробности о человеке, мечтательное выражение лица которого я рассматривал на фотографии: этот парень был схвачен по доносу в кофейне «Улькюджю» в Сивасе, на его счету четыре убийства; этот молодой человек, у которого и усы еще не растут, опубликовал большую статью против Джеляля в журнале энверходжаевского толка; фотографию этого, с оторванными пуговицами на пиджаке, прислали в Стамбул из Малатьи (город в центральной части Анатолии)-он был учителем и лет десять назад, после публикации статьи Джеляля о Мевляне, настойчиво объяснял своим девятилетним ученикам, что Джеляль должен быть убит за оскорбление великого религиозного деятеля; человек средних лет с испуганными глазами, выглядевший как отец семейства, напившись в кабаке в Бейоглу, произнес длинную речь, призывая очистить страну от заразы; сидящий за соседним столом гражданин, мечтающий об обещанном газетой вознаграждении, донес на него в полицейский участок Бейоглу, сказав, что, говоря о заразе, он упомянул и Джеляля Салика. Знает ли Галип-бей этого человека с испитой физиономией, видел ли Галип-бей в последнее время рядом с Джелялем кого-либо из этих людей, чьи фотографии лежат перед ним?

В середине лета, когда на новых пятитысячных купюрах появилось изображение Мевляны, я прочитал в газетах, что умер отставной полковник Фатих Мехмет Учунджу. Мои вынужденные ночные визиты в управление езопасности участились, а число предлагаемых мне фотографий увеличилось. Я увидел еще более печальные, страшные и странные лица, чем те, что были в скромной коллекции Джеляля. Мастера по ремонту велосипедов, студенты-археологи, портные, заправщики с бензоколонок, подмастерья в лавках, киностатисты, владельцы кофеен, авторы религиозных брошюр, кондукторы автобусов, сторожа парков, сводники, молодые бухгалтеры, продавцы энциклопедий… все они прошли через пытки, были измучены — кто больше, кто меньше — и смотрели в объектив с выражением «Я не здесь», «Это не я», прикрывающим печаль и страх, как будто они забыли тайну, хранившуюся в глубине их памяти, а поскольку забыли, то и не стремились постичь ее.

Я не собирался говорить о буквах, которые видел на лицах, запечатленных на фотографиях, потому что не хотел снова возвращаться к старой игре, казавшейся мне (и моим читателям) давно законченной: все идет так, как идет, судьбой все предопределено. Но в одну из бесконечных ночей в замке (может быть, правильнее было бы говорить «крепость»?), когда я с неизменной решимостью отказывался узнавать показываемые мне лица, один из сотрудников службы безопасности — позднее я узнал, что он полковник генштаба, — спросил: «Вы совсем не видите букв? — и с профессиональной уверенностью добавил: — Мы тоже знаем, как трудно человеку в этой стране быть самим собой. Но все же помогите нам хоть немного».