Другие цвета - читать онлайн книгу. Автор: Орхан Памук cтр.№ 42

Герои, связанные друг с другом, как братья-близнецы, они неразлучны как добро и зло; после каждого нового расставания они находят друг друга, они мечутся перед выбором — стать дьяволом или ангелом. Но меня лично привлекают не их невероятные приключения, которые я очень люблю в романах этого стиля. Меня привлекает структура романа, сотканного из воспоминаний, отступлений, повторов и небольших рассказов, — интересны не сами рассказы, а рассказчик и его витиеватые речи, обращенные к читателю, не имеющие никакого отношения к роману (например, автор долго и пространно критикует политику Маргарет Тэтчер). Больше всего меня поразил стиль автора, его язык, напоминающий легенды и мифы древнего Востока, которым говорят его герои, рассказывая о детстве и юности, проведенных в Бомбее. (Рушди, как и Набоков, любит игру слов, внутреннюю рифму, редкие слова и неологизмы.) По мере того как рассказчик уводит своих героев все дальше от воспоминаний о «мусульманском детстве», заставляя их сменить язык и культуру и претерпеть удивительные метаморфозы, в них зреет все более острое чувство гнева и недовольства своей страной. В одном из эпизодов отец Саладина Чамги, Дженгиз, говорит превратившемуся в англичанина сыну, который много лет спустя вернулся на родину: «Если ты поехал за границу, чтобы ненавидеть свой род, то и твой род не будет к тебе испытывать ничего, кроме ненависти!»

После объявления Хомейни фетвы книги Рушди какое-то время не издавались вообще ни в одной стране.

И в этой ситуации невольно возникает вопрос: может ли считаться свободным и человечным общество, которое, спокойно отреагировав на гибель турецкого исследователя Корана Турана Дурсуна, теперь с любопытством следит за травлей Рушди?

В марте 1985 года Гарольд Пинтер и Артур Миллер посетили Стамбул. Они по праву считались наиболее значительными фигурами мировой театральной культуры, но в Стамбул их привели, к сожалению, не премьера и не событие в литературной жизни — поводом послужили жесткие ограничения свободы слова в Турции, повлекшие многочисленные аресты писателей. В 1980 году в Турции произошел военный переворот, сотни тысяч людей были брошены в застенки. Как всегда, самая горькая участь ожидала именно писателей. Когда я просматривал подшивки газет и альманахов, чтобы освежить события тех лет, в моей памяти возник образ, символизирующий ту эпоху: мрачные, обритые наголо мужчины в зале суда, окруженные жандармами… Среди них было много писателей, поэтому Миллер и Пинтер приехали в Стамбул, чтобы встретиться с ними и с членами их семей, поддержать их и привлечь к происходящему внимание мировой общественности. Их приезд был организован Международным ПЕН-клубом совместно с Хельсинкским комитетом по защите прав человека. Я встретил Миллера и Пинтера в аэропорту, поскольку нам с другом предстояло быть их гидами в Стамбуле.

Я получил это предложение не потому, что интересовался политикой, — просто я был писателем и хорошо говорил по-английски. И я с радостью согласился, поскольку мог оказать помощь попавшим в беду собратьям-литераторам и насладиться общением с великими писателями. Мы посетили несколько небольших, с трудом державшихся на плаву издательств; душные и тесные редакций газет и журналов; мы навещали писателей, попавших в беду, и их семьи, мы ходили по домам и ресторанам. Я всегда держался в стороне от политики, и теперь мне было тяжело слушать леденящие душу рассказы о пытках, притеснениях и насилии, о торжестве зла. Я испытывал угрызения совести и ощущал сопричастность к происходящему, это отвлекало меня от гармоничного мира книг, и я подумал, вероятно пытаясь оградить себя от опасности: я не должен заниматься ничем, кроме сочинения хороших романов. Когда мы с Миллером и Пинтером ехали по многолюдному Стамбулу с одной встречи на другую, мы говорили об уличных торговцах, телегах, запряженных лошадьми, киноафишах и о женщинах с покрытыми и непокрытыми головами — именно это всегда привлекает особое внимание западных наблюдателей. Мне отчетливо запомнилась одна сцена: мы с другом взволнованно перешептываемся в одном конце длинного коридора стамбульского отеля «Хилтон», где остановились наши гости, а в укромном уголке противоположного конца этого же коридора оживленно перешептываются Пинтер с Миллером. Думаю, этот эпизод запомнился мне потому, что он символизирует солидарность писателей, разделенных несхожестью историй и культур.

Атмосфера напряженности сопровождала нас повсюду — на каждой встрече, в каждом зале, полном нервных, непрерывно курящих мужчин, наполняя одновременно чувством гордости и стыда… Иногда мы говорили о своих чувствах открыто, иногда я ощущал это по взглядам и жестам собеседников. Почти все писатели, мыслители и журналисты, с которыми мы тогда встречались, придерживались левых взглядов. Теперь же, двадцать один год спустя, мне безмерно грустно видеть, что многие их этих людей перешли в лагерь националистов, противостоящих европеизации и демократии.

Опыт тех дней, как, впрочем, и более поздние ситуации, убедили меня в одном: в какой бы стране вы ни жили, свобода мысли и слова — право любого человека. Эта свобода необходима каждому современному человеку как хлеб, она никогда не должна зависеть от националистических взглядов, моральных ценностей и, что хуже всего, от коммерческих или военных интересов. Постыдная нищета многих стран, не относящиеся к западному миру, обусловлена именно отсутствием свободы слова. Эмигрирующие в поисках лучшей жизни представители этих стран на Западе зачастую подвергаются унижениям и гонениям на почве расизма. Но мы должны быть терпимы к иммигрантам — представителям национальных меньшинств, ограждая их от ненависти националистов и расистов.

Однако уважение к правам человека и его религиозным верованиям не означает, что мы должны приспосабливаться к ним — кто-то лучше понимает Запад, кто-то предпочитает жизнь на Востоке, кто-то — как я, например, — может сохранять свое сердце открытым для обеих сторон, учитывая, что разделение это, в общем-то, носит условный, искусственный характер; однако стремление понять людей, не похожих на нас, никогда не должно превалировать над уважением к свободе слова.

Мне всегда было сложно четко сформулировать свои политические взгляды: я заранее знаю, что мне не удастся свести свои размышления о жизни к одной-единственной точке зрения — я писатель, для которого умение отождествлять себя со всеми персонажами своих романов, особенно с отрицательными, — часть профессии. В мире, в котором я живу, угнетенный может внезапно превратиться в угнетателя, и я знаю, насколько трудно быть верным своим взглядам на жизнь. К тому же, как известно, человеческая натура крайне противоречива и изменчива. Вот именно поэтому-то нам так необходима свобода слова — чтобы понять себя, проникнуть в потаенные уголки своей души, познать суть гордости и стыда.

Мне хочется рассказать одну историю, которая, возможно, поможет понять природу чувства стыда и гордости, которое я испытывал двадцать лет назад во время визита Миллера и Пинтера в Стамбул. За те десять лет, что прошли после этого знаменательного события, я, в силу объективных и субъективных причин, а также личных амбиций, превратился в «политическую фигуру», более влиятельную, чем хотелось бы: это не имело никакого отношения к литературе, а было связано с несколькими моими публичными заявлениями о свободе слова. Тогда же в Стамбул прибыл один индиец, пожилой джентльмен, сделавший в ООН доклад о проблемах свободы слова в той части света, где находится моя страна. Он позвонил мне и договорился о встрече. Так совпало, что встреча произошла в том же отеле «Хилтон». Как только мы сели за столик, индийский джентльмен задал вопрос, который и сейчас, спустя много лет, странным эхом звучит у меня в голове: «Господин Памук, о чем вы, живя в Турции, хотели бы рассказать в своих романах, но не можете из-за политических запретов?»