Однако несмотря на это, с каждой секундой его страсть все
больше остывала: две мысли не давали ему покоя. Во-первых, Александра не имеет
ни малейшего представления о том, что он собирается сделать с ней, а когда
узнает, вероятнее всего, не только перепугается, но и станет сопротивляться.
Во-вторых, даже если этого и не произойдет, Джордан не находил большого
удовольствия в том, чтобы лишить невинности неопытную девочку, совершенно
несведущую в тонком искусстве обольщения.
В отличие от других мужчин, гордившихся победами над
девственницами, Джордан всегда предпочитал, чтобы его женщины были искушенными
в любви, чувственными, готовыми на все партнершами, знавшими, как угодить ему,
и принимавшими даримое им наслаждение без застенчивости и сдержанности. Тот факт,
что обычно они пытались привлечь внимание Джордана из корыстных побуждений –
либо завлечь завидного жениха в сети брака, либо погреться в лучах его славы и
популярности, – не слишком волновал Джордана. В конце концов, он тоже требовал
от них наслаждения и удовлетворения всех желаний, иначе говоря, потакание
собственным прихотям и было той осью, вокруг которой вращался весь их
пленительный мир.
Шорохи за ширмой стихли – по-видимому, Александра успела
переодеться, но не выходит, боясь показаться в ночной сорочке.
Решив, что лучший способ успокоить ее – хладнокровно,
деловито поговорить об одежде, вернее, о ее отсутствии, Джордан поднялся и
прошел к буфету, намереваясь налить себе бокал вина.
– Александра, – не допускающим возражений тоном осведомился
он, – тебе помочь раздеться?
– Нет, – испуганно пролепетала девушка, – я… я уже готова.
– В таком случае перестань прятаться и выходи.
– Не могу! Француженка, модистка вашей бабушки, – просто
сумасшедшая! Во всем, что она сшила, – огромные дыры!
– Дыры? – в замешательстве переспросил Джордан. – Что еще за
дыры?
Александра нерешительно выступила из-за ширмы, и при виде ее
раскрасневшегося негодующего лица Джордан невольно взглянул на смелый глубокий
вырез переливающейся атласной сорочки.
– Эта сорочка, – объявила она, обвиняющим жестом указывая на
полуобнаженную грудь, – с дырой едва ли не до талии. В голубой – квадратная
дыра, чуть не до половины спины. Ну а желтая хуже всех! Одна дыра на спине,
другая – спереди, а сбоку разрез до колена! Французам, – мрачно добавила она, –
вообще не следует давать в руки ножниц!
Джордан залился смехом, подхватил Александру на руки и
зарылся лицом в душистые волосы. Плечи его неудержимо тряслись. И в этот миг
привычный цинизм, так глубоко укоренившийся в душе Джордана, стал безвозвратно
рушиться.
– О, Алекс, – выдохнул он, – не могу поверить, что ты
настоящая.
Поскольку девушка не чувствовала себя виноватой за
непристойный покрой этих дурацких одеяний, она не приняла его смех на свой
счет, но торжественно предостерегла:
– Вам будет не до веселья, когда вы увидите все, за что
заплатили такие деньги этой женщине!
Джордан сверхъестественным усилием воли подавил неуместное
оживление, поднял голову и нежно посмотрел в обращенные к нему полные гнева
глаза.
– Но почему?
– Потому, – расстроенно сообщила она, – что те сорочки, в
которых не вырезаны дыры, прозрачны… как стекло!
– Стек… – И Джордан опять ничего не смог с собой поделать.
Погибая от хохота, он закружил Алекс по комнате, охваченный бесконечной
радостью и неожиданным счастьем обладания этим искренним, чистосердечным
созданием.
Он понес ее к постели, но, когда чуть разжал руки и ее ноги
скользнули по его бедрам, едва задев за налитую желанием плоть, Алекс мгновенно
оцепенела. Растерянная, испуганная, словно понявшая, что с ним происходит, она
лихорадочно вглядывалась в Джордана.
– Что вы собираетесь со мной сделать? – запинаясь,
пробормотала она.
– Любить тебя, – мягко объяснил он, намеренно не вдаваясь в
подробности.
Алекс затрепетала:
– Но как?
Джордан ободряюще улыбнулся, тронутый ее страхом и
невинностью, сиявшим в огромных влажных глазах.
– Я постепенно расскажу тебе, как все будет, – пообещал он,
но, поняв, что ответ вряд ли удовлетворит ее, добавил:
– Проще говоря, что-то вроде зародышей будущего ребенка
скрыто в моем теле, и я должен пересадить их в твое. Но никогда нельзя узнать,
точно ли от этого получится ребенок. Поверь, Александра, – добавил он как можно
убедительнее, предчувствуя, что многое из того, что он собирается делать,
наверняка покажется ей «грешным», – между нами не может быть ничего дурного и не
правильного. Люди занимаются этим в постели независимо от того, хотят они
ребенка или нет.
– Правда? – прошептала она с душераздирающей доверчивостью.
– Почему?
Джордан, спрятав улыбку, стал развязывать атласный бант у
нее на груди.
– Потому что им это приятно… доставляет удовольствие, –
просто ответил он, положил ей руки на плечи, и, прежде чем Александра поняла,
что он задумал, сорочка скользнула по обнажившемуся телу и легла у ног
сверкающим облаком. Джордан невольно затаил дыхание, пораженный неожиданной
красотой этого юного существа. При такой худенькой фигурке груди оказались
поразительно полными, талия – узенькой, ноги – длинными и стройными.
Александра, застыв от ужаса и стыда под взглядом мужа,
упорно смотрела в пол и лишь тихо облегченно вздохнула, когда Джордан поднял ее
и уложил на кровать. Торопливо спрятавшись за столь ненадежным прикрытием, как
простыня, Александра подтянула ее до самого носа и поспешно отвернулась, как
только Джордан стал раздеваться. При этом она настойчиво и безуспешно
напоминала себе, что женщины испокон веков рожают детей и нет ничего странного
или уродливого в том, что собирается сделать с ней Джордан. Кроме того, ее
прямой долг – подарить ему наследника, и она решительно отказывается начинать
семейную жизнь с того, чтобы уклоняться от исполнения этого долга.
Однако несмотря на все благие намерения, как только он лег
рядом и наклонился над Александрой, ее сердце словно обезумело.
– Ч-что вы хотите? – пролепетала она, не в силах отвести
взгляд от загорелой мускулистой груди.
Джордан осторожно приподнял ее подбородок, вынуждая
встретиться с ним глазами.
– Для начала я собираюсь поцеловать тебя и прижать к себе, –
пояснил он вкрадчивым, мягким, словно бархат, голосом. – И ласкать. Позже…
позже мне придется причинить тебе боль, но всего лишь на минуту, на одну
минуту, – пообещал он, чтобы Александра не страшилась заранее рокового
мгновения.