Королевский выбор - читать онлайн книгу. Автор: Эмилия Остен cтр.№ 25

— Советники не глухи и не слепы. Они видят, что ты хочешь блага.

— О да. Но они ленивы, как и все. Они не желают ничего менять. Если веками на острове происходило одно и то же, почему сейчас должно стать по-другому? Никакой опасности они не замечают, и это злит меня, ты не представляешь, как злит!

— Представляю, — насмешливо сказал Лоренсо, — это не первое брошенное перо. Что, ты хотел бы получить всю полноту власти?

— Я хотел бы, чтобы отец меня выслушал и вспомнил, зачем он наконец сидит на этом троне! Зачем у него на голове корона, а в руках — весь остров! — Рамиро чувствовал, что еще немного — и он сорвется. — Хочу, чтобы он стал таким, каким был раньше. Он отвернулся от Фасинадо, Лоренсо, как ни больно мне это осознавать.

— Хочешь, мои ребята привяжут его к трону и заставят выслушать тебя?

Рамиро печально усмехнулся.

— Во-первых, за такое тебя придется казнить на главной площади, а я предпочитаю пока этого избежать. Во-вторых, не поможет, мой друг Лоренсо. Если человек не хочет тебя слушать, он не услышит, даже если ты будешь кричать ему прямо в лицо.

— Что ж… Тогда остается рассчитывать на лучшее. И молиться. Иначе придется лечь в могилу и там отмаливать свою неосмотрительность.

— Ты о чем? — нахмурился Рамиро.

— Помнишь короля Родриго? Того самого, из-за которого арабы пришли на испанские земли, а покинули их только восемьсот лет спустя?

— При чем тут он?

— Он тоже был выбран. Знатными родами, как и здесь, у нас. Поссорился с арабами, хотя мог бы договориться. — Лоренсо прищурился. — А затем долго каялся. Поехал в горы, испросить прощения у святого отшельника, но даже тот не помог королю. А затем послышался с небес Божий глас, велевший Родриго лечь в могилу живым — за все прегрешения… Хочешь, спою тебе песню?

— Нет.

— А я спою. — И, не дожидаясь еще одного приказа, завел хорошо поставленным голосом:

— Король благодарный заплакал

И Богу воздал хвалу,

И сам безо всякого страха

В могилу лег, под скалу.

А страшная та могила

Была глубока и темна,

И змей с семью головами

Поднялся с черного дна.

«Молись за меня, отшельник,

Я знаю — близок конец».

Закрыв могилу плитою,

Молился святой отец…[2 — Романсеро — испанские народные песни. (Перев. А. Ревича и Н. Горской.)]

— Хватит, — сказал Рамиро, — Лоренсо, прошу тебя, хватит.

— Ты слишком любишь Фасинадо. Ты должен сохранять холодную голову. Прошу тебя, Рамиро.

— Я стараюсь.

— Я не склоняю тебя обратиться к Бонапарту и просить его защиты. Я прошу тебя быть еще осторожнее и настаивать на том, чтобы закон о торговле был пересмотрен, как ты и желаешь, и чтобы мы начали возводить флот. Это займет некоторое время и умы смутьянов. Лорд Эверетт готов нас еще немного поддержать?

— Возможно.

— Тогда напиши ему.

Рамиро закрыл ладонями лицо.

— Возможно, — глухо сказал он.

…Майские дни летели, как птицы. Вот мелькнул последний и исчез, канув в бирюзовое море, и пришло лето — жаркое, но гораздо менее засушливое, чем на континенте. Конечно, травы выцветали и струились янтарными прядями на вечном ветру. Конечно, земля временами шла трещинами, однако на острове было достаточно воды, чтобы почва продолжала плодоносить. Скоро нальются соком виноградные грозди, яблоки, груши; скоро придет черед первого урожая. Рамиро любил это время, как никогда любил, и так плохо было, что в этом году оно выдалось тревожным.

А потом настало одиннадцатое июня, и вместе с ним — день праздника Тела Господня. День, который Рамиро запомнил на всю свою жизнь.

Этот праздник, на сороковой день после Пасхи, в Фасинадо отмечали с размахом. Еще бы! Один из самых важных праздников католической церкви превратился со временем в день, наполненный яркими красками, радостью и счастьем. К нему готовились с мая, его заранее проживали, репетировали шествие, шили новые костюмы. И с рассветом праздник приходил в города и деревни, старые традиции казались незыблемыми, а все люди — родными.

Рано утром королевская семья отстояла мессу в соборе Святого Павла. Собор был убран цветами, витражи вычищены, и солнечный свет, падавший сквозь них, словно приобретал вкус. Рамиро стоял на коленях, склонив голову, и слушал, как кардинал де Пенья произносит проповедь. Храм был битком набит, но в нем царила тишина, только голос кардинала летел белокрылой чайкой.

— …Итак, все — войдите в радость Господа своего! И первые, и последние, примите награду; богатые и бедные, друг с другом ликуйте; воздержные и беспечные, равно почтите этот день; возвеселитесь ныне! Трапеза обильна, насладитесь все! Телец упитанный, никто не уходи голодным! Все насладитесь пиром веры, все воспримите богатство благости!

Был четверг, и колокола звонили, и по улицам текла радостная толпа. Перед собором после торжественной мессы разыграли «auto sacramental» — священное действо, представление, спектакль на тему дня. В мессе участвовали мальчики-певчие, а в процессиях — мальчики-танцоры, так называемые сеисес. Рамиро слушал тонкие, ангельские голоса детей в соборе, и казалось, что душа возносится и парит. Когда принц вышел на площадь следом за отцом и его ослепил солнечный свет, оглушил веселый рев толпы, — он подумал, что, может быть, все еще повернется к лучшему. Конечно, как может быть иначе? Он молился за это, молился всегда и особенно — сегодня.

Леокадия ехала рядом с ним верхом, и Рамиро доставляло удовольствие смотреть на ее лицо. В волосы она, как и королева Дорита, вплела живые цветы и выглядела прелестно. Но почему тогда ему все вспоминалась хрустальная красота Чарити Эверетт? Почему ужом скользнула мысль, что ей, наверное, понравился бы этот праздник? Ей, с ее любовью к культурному наследию, это древнее действо несомненно пришлось бы по душе.

Где она, Чарити? Возвратилась в холодную Англию, где свинцовое море омывает скалы, или же по-прежнему вкушает радости флорентийской жизни? Где она и как бы узнать о ней? В своих письмах лорду Эверетту Рамиро неизменно передавал искренние пожелания здоровья и счастья его дочери, англичанин отвечал такими же официальными словами — и ничего, никакой подсказки. Рамиро думал, что скоро забудет ее, эту английскую девушку с глазами голубыми, словно небо сегодня; но она возвращалась к нему в снах — не в тех, где царили кровь и ужас, а в других, полных тепла и печали.

Но пока не хотелось думать об этом. Рядом отец, улыбчивый сегодня, и мачеха, глядящая на Рамиро в кои-то веки благосклонно, и беспечный младший брат, посылающий воздушные поцелуи хорошеньким горожанкам, и Леокадия на горячей арабской кобыле — и это счастье, оно плещется вокруг, бездонное, как море.