Дом у янтарной сосны - читать онлайн книгу. Автор: Ника Муратова cтр.№ 45

Алекс открыл дверь и с порога принялся о чем-то деловито отчитываться, показывать бумаги. Кира предупреждающе подняла руку.

– Ш-ш-ш.

Алекс замолчал. Но не обиженно, а так, словно понял ее состояние. Он тихо отошел в угол, уселся в кресло и предоставил ей время и пространство, чтобы охватить все взглядом, впитать в себя атмосферу дома, комнат, обстановки, цвета. Она растворялась в своей мечте. Алекс завороженно смотрел на ее счастливое лицо и чувствовал, как у него перехватывает дыхание. Она была так красива в своем счастье! Ему даже стало обидно, что он не является частью этого счастья. Она упивалась своей мечтой, и ей не надо было делиться этим ни с кем, даже с ним. Когда-то он тоже жил с ней в этом стремлении к мечте, они вместе делали этот дом, он играл на ее идеях, как на струнах, и черпал вдохновение в ее уверенности, что все получится именно так, как она видела во сне. Ему не надо было спрашивать, получилось ли у него уловить ее фантазию. Он видел, что это именно так.

Пока Кира кружилась по комнатам, прикасаясь к стенам и порхая пальцами по глади высоченных окон, Алекс перебирал ключи и думал, что видит этот дом в последний раз. Он и сам успел влюбиться в свое творение. Каждую деталь, каждую мелочь он подбирал так, словно от этого зависит самое важное в его жизни. Скольких усилий ему стоило не видеться с Кирой, знают только он и Груня, убиравшая за ним бутылки выпитого пива и виски и считавшая дни, гадая, когда же кончится этот черный период. В чем причина депрессии, ей и спрашивать не надо было. Как говорил устами своего героя-кота Булгаков, «домработницы все знают... это ошибка думать, что они слепые».

Чего уж скрывать – поначалу новая пассия Саши Груне не понравилась. Опытный женский глаз моментально уловил разницу в возрасте, а так же твердость ее характера. Она решительно заключила, что такая дамочка в момент возьмет мальчика в оборот, превратит в подкаблучника, сделает своим хвостиком и в итоге бросит, разбив сердце. А если не бросит, то посадит в клетку своих пут, не давая сделать и шагу. Саше она, естественно, ничего этого не говорила. Груня знала, что нравоучений в своей жизни он хлебнул сверх нормы. Марта Феоктистовна сделала все, чтобы детство сына превратилось в череду поучений, нотаций, бесчисленных занятий, вспышек пугающей материнской любви и опеки, таких же внезапных вспышек агрессии от неудовлетворенности жизнью, объятий, сменяющихся подзатыльниками, перебранок с мужем на глазах у сына и настойчивого желания объяснить ему, как взрослому, что все это делается исключительно ради его блага, во имя его счастья и достойного будущего.

Груня все эти годы была безмолвным свидетелем смятого в комок Сашиного детства и пыталась лишь своей ничего не требующей взамен любовью компенсировать странность его существования. Когда он ушел из дома, Груня совершенно не удивилась. Она даже подспудно ждала чего-то подобного – взрыва, бунта, протеста. Больше всего боялась, что мальчик сделает с собой что-нибудь нехорошее. По телевизору то и дело мелькали сообщения о подростках, которые бросились с крыши многоэтажки, повесились, и прочие ужасы. Иногда она даже украдкой проверяла, что Саша делает в своей комнате, все ли с ним в порядке. И когда он сбежал, она облегченно вздохнула. Если хватило сил вырваться, значит, хватит сил и выжить. Правда, она думала, он пойдет к отцу, но Марта, буквально помешавшаяся после его ухода, сообщила, что у отца его нет и вообще нигде нет. Через неделю они получили от него письмо, сообщающее, что он, мол, жив-здоров, уехал на Север, просит его не искать.

Как ни странно, Марта тоже сразу все поняла. Поняла, что искать и возвращать сына бессмысленно, что ее материнство бесславно провалилось, как, впрочем, и вся жизнь. Она как-то сразу сникла, погасла, о Саше с Груней практически никогда не заговаривала и словно похоронила себя как мать вместе с воспоминаниями о сыне. Она продолжала обшивать клиентов, погрузившись в лоскутки, лекала и нитки. Электрическая швейная машинка журчала сутки напролет. Она зарабатывала много денег и все откладывала их на черный день. Черный день настал для Марты неожиданно, так неожиданно, что она не успела потратить свои сбережения. Заблаговременно составленное завещание обеспечило Груне, посвятившей почти всю свою сознательную жизнь Марте и Саше, безбедное существование. Груня долго и упорно молилась, чтобы Бог послал ей счастливую старость, и она явилась в виде вернувшегося Сашеньки, ее любимого мальчика.

Появление Киры принесло с собой угрозу ее счастью. Она могла отнять у нее Сашу, отнять не задумываясь, просто развлечения ради. Груня знала, конечно, что в один прекрасный день это произойдет, с Кирой или без Киры. Но Кира была из тех женщин, которые не терпят опеки, а значит, Груня окажется им с Сашей не нужна. Именно это и пугало ее больше всего. Однако со временем Груня изменила свое мнение. Кира, особо не стараясь, нашла путь к сердцу пожилой женщины. Все, что для этого потребовалось, – искренность. Груня так и не поняла, любит ли Сашу его девушка или нет, но то, что она не играет с ним, Груня оценила со всей честностью своего бесхитростного сердца. Она видела, что Саша как-то успокоился, повзрослел даже, видела, как у него появилось не свойственное ему ранее желание заботиться о ком-то, быть нужным, быть рядом, жить для кого-то. Она видела и то, как он загорелся новым проектом. Алекс раньше не посвящал ее особо в свои дела, а тут – нашел благодарного слушателя и зрителя его эскизов. Груня мало что понимала в дизайнерских тонкостях, ей было важно слушать и поддерживать его запал, его огонь.

И неожиданно все рухнуло. Пропало. Разбилось. После посещения больницы Саша больше не заговаривал о Кире. Он сник, никаких следов от былого приподнятого настроения не осталось. Только проект все так же занимал его. Может, даже еще сильнее, чем раньше. Наверное, это было единственной нитью, все еще связывающей его с Кирой, и он отдавал этому делу всю свою энергию. Когда дом был закончен, Саша показал Груне его фотографии.

– Нравится?

– Это ее дом?

– Да.

– Красиво, – восхищенно вздохнула Груня. – Теплый дом получился. В нем будет хорошо. Я бы не отказалась в таком жить. А что, уже пора сдавать?

Саша молча кивнул.

– Жалко отдавать то, что любишь? – спросила Груня, кивая на фотографии.

– Не просто жалко, Груня, – помолчав, ответил Саша. – Больно. Больно отдавать. Но придется. Не могу держать то, что мне не принадлежит.

«Так не отдавай, дурачина!» – хотела она сказать, но, как всегда, промолчала.

Алекс смотрел, как Кира ходит по комнатам. Она прислонилась щекой к стене в гостиной, потом опустилась на колени и провела ладонями по полу, поднялась по лестнице и прошлась по второму этажу, спустилась, остановилась у огромного окна с видом на лужайку. Удивительно, но Алексу показалось, что с ее приходом дом задышал, ожил. Пигмалионом был он, но вдохнуть жизнь в этот дом удалось именно ей. Просто своим присутствием. Он смотрел на ее плечи, руки, скрещенные на груди, на неповторимый поворот головы, чуть склоненной набок. Он заставлял себя не думать о ней как о женщине. Уговаривал себя, что перед ним обычный клиент, которому он сдает дом. Но получалось это очень плохо.