— Может, подарим ей упаковку дезодорантов? — предлагает Наоми.
— Дезодорант не поможет. Не от такого запаха. Я думаю, не поучить ли ее азам женской гигиены, — говорит Донна, ухмыляясь. Наоми гнусно хихикает над ее глубокомысленным замечанием. Донна снова заговаривает, на этот раз громче и на другую тему:
— Ты можешь поверить в то, что Себастьян Кидд все еще встречается с Лали Кэндеси?
— Слышала, он любит девственниц, — отвечает Наоми. — Конечно, пока они не перестают ими быть. Потом он их бросает.
— Да уж, своего рода помощь в потере девственности, — продолжает Донна еще громче, словно она не в состоянии сдержать волну переполняющего ее веселья. — Интересно, кто следующий? Вряд ли это будет симпатичная девочка. Все симпатичные — уже не девственницы. Это будет уродина. Как эта, как ее, Рамона. Помнишь, которая пыталась попасть к нам в команду три года подряд? Некоторые люди просто не в состоянии понять, что им говорят. Это печально.
Неожиданно она оборачивается, видит меня, и на лице ее появляется выражение неподдельного удивления:
— Кэрри Брэдшоу! — восклицает она.
Донна широко открывает глаза, а на лице ее начинает играть жизнерадостная улыбка.
— Мы как раз о тебе говорим. Расскажи, как Себастьян? Я имею в виду, каков он и постели? Он реально так хорош, как описывает Лали?
Я подготовилась. Ожидала чего-нибудь в этом духе.
— Более, Донна, — говорю я с невинным выражением. — Ты что, не знаешь? Ты что, не завалилась с ним в постель через час после знакомства? Или я ошибаюсь и вы были знакомы всего пятнадцать минут?
— Нет, Кэрри, — отвечает она, жмурясь. — Я думала, ты меня лучше знаешь. Себастьян для меня слишком неопытен. Я не сплю с мальчиками.
Я наклоняюсь вперед и смотрю ей прямо в глаза.
— Всегда было интересно узнать тебя поближе, — говорю я, затем обвожу взглядом зал и вздыхаю. — Теперь мне ясно, что быть тобой весьма утомительное занятие…
Я беру вещи и спрыгиваю с трибуны. Когда я иду к двери, слышу, как она кричит мне вдогонку:
— Размечталась, Кэрри Брэдшоу! Ты у нас такая везучая.
Ага, ты тоже. Ты мертва.
Зачем я это делаю? Зачем я раз за разом ставлю себя в ситуацию, когда шансов на выигрыш нет? Но похоже, не делать этого выше моих сил. Это затягивает, как игра с огнем. Однажды обжигаешься, потом привыкаешь к ощущению боли, а потом хочется обжечься снова и снова. Просто чтобы доказать, что ты жив. Напомнить себе, что ты все еще способен чувствовать.
Психиатр, к которому ходит Доррит, говорит, что лучше чувствовать хоть что-нибудь, чем совсем ничего. А Доррит считает он, перестала чувствовать. Сначала она боялась проявлять чувства, потом боялась стать бесчувственной. Вот и начала проявлять беспокойство доступным ей путем.
Для всего находится разумное и убедительное объяснение. Укрась свои проблемы ленточкой с большим бантом, и тебе покажется, что это подарок.
На улице, у входа, который ведет непосредственно в бассейн, я замечаю Себастьяна Кидда. Он ставит машину на стоянку.
Я бегу.
Нормальный человек побежал бы прочь, а я бегу к нему. Он находится в блаженном неведении и не подозревает, что сейчас произойдет. Сидит и разглядывает лицо в зеркале заднего вида. Я хватаю самый тяжелый учебник из тех, что у меня есть. Это математический анализ. Продолжая бежать, я изо всех сил швыряю книгу в его машину. Тяжелый том слегка задевает багажник и падает на мостовую обложкой вверх. Книга лежит на асфальте, страницы ее раскрыты. В таком положении она напоминает девочку из группы поддержки, выполняющую шпагат. Однако удар оказывается достаточно сильным, чтобы отвлечь Себастьяна от его самовлюбленной задумчивости. Он быстро поворачивает голову, чтобы посмотреть, что происходит. Я подбегаю ближе и бросаю в машину еще одну книгу. На этот раз под руку мне попалась «Фиеста» в бумажном переплете. Она попадает в стекло двери. Через несколько секунд Себастьян уже снаружи. Он готов к бою.
— Что ты делаешь?
— А ты как думаешь? — ору я, целясь ему в голову учебником по биологии. Обложка у книги из глянцевой бумаги, она скользкая, и кидать ее неудобно. Я поднимаю книгу над головой и бросаюсь на него.
Он закрывает машину руками, стараясь защитить ее от удара.
— Не делай этого, Кэрри, — предупреждает он меня. — Не трогай машину. Никто не может безнаказанно царапать мою девочку.
В голове у меня возникает картинка, изображающая его машину, разбитую на миллион кусков. Осколки пластика и стекла разлетелись по стоянке, как после взрыва. Потом до меня доходит, как он смешон и как нелепо то, что он только что сказал. Я останавливаюсь, но лишь на мгновение. Глаза мои наливаются кровью, и я снова налетаю на него.
— Да мне плевать на твою машину. Я хочу врезать тебе.
Замахиваюсь книгой, но он успевает выхватить ее прежде, чем она попадает ему по голове. Я в ярости проскакиваю мимо него и его машины, оступаясь, бегу по гравию, которым покрыта площадка, пока на моем пути не попадается бордюр, которым ограничена территория стоянки. Споткнувшись об него, я падаю на замерзшую траву. Вслед мне летит учебник биологии, он падает, ударившись о землю в нескольких футах от меня.
Я не горжусь своим поведением. Но отступать уже некуда, я зашла слишком далеко.
— Да как ты посмел? — ору я, поднимаясь на ноги.
— Прекрати, прекрати! — кричит он в ответ, хватая меня за руки. — Ты с ума сошла.
— Расскажи мне почему!
— Не расскажу, — отвечает он мне.
Видно, как здорово мне удалось его взбесить. Я счастлива тем, что смогла вывести его из равновесия.
— Ты обязан.
— Я тебе ни черта не должен.
Он отталкивает мои руки, как будто прикасаться ко мне для него нестерпимо. Он старается убежать, а я запрыгиваю на него, как черт из коробочки.
— В чем дело? Ты меня боишься? — издеваюсь я.
— Отвали.
— Ты должен объясниться.
— Хочешь узнать? — спрашивает он, остановившись. Теперь он развернулся ко мне и выставил на меня лицо.
— Да.
— Она лучше, — произносит он.
Лучше?
Что за чушь?
— Я хороша, — говорю я, стуча себя кулаком в грудь. В носу начинает пощипывать — верный признак подступающих слез.
— Давай закончим с этим? — просит он, приглаживая волосы рукой.
— Нет уж. Не дождешься. Это несправедливо…
— Она просто лучше, ясно?
— Да что это за чушь? — стенаю я.
— Она… с ней не надо спорить.
С Лали? Спорить не надо?
— Да она самая упрямая из тех, кого я знаю.