По ту сторону лета - читать онлайн книгу. Автор: Одри Дивон cтр.№ 18

Эрмина жила, не покидая укрытия. Мы теряли ее по десять раз на дню, и вечные поиски дочери превратились в утомительную игру. Приходилось переворачивать бельевую корзину, ложиться на живот и заглядывать под все кровати. В конце концов я начала воспринимать эти бесконечные прятки как своеобразный тест на родительскую любовь. Видимо, в глубине души ей хотелось, чтобы ее искали, чтобы при каждом ее исчезновении мы демонстрировали свое волнение и беспокойство. И действительно, в очередной раз натыкаясь на фигурку дочери, сжавшуюся в комочек в каком-нибудь совсем уж невообразимом углу, я испытывала прилив нежности.

В ту ночь при виде неподвижно застывшей Эрмины, словно уменьшившейся в размерах в этом огромном кресле, у меня защемило сердце. Моя маленькая дочь, которую я перестала искать. «Эжени, нам надо поговорить», — веско сказала она. Я села и приготовилась. Гильотина построена, нож взведен.

— Я бы хотела, чтобы ты объяснила мне, что у тебя с этим мужиком. Это важно для моего душевного спокойствия.

— Арно поживет здесь.

— С какой стати? Зачем он нужен, если ты даже с ним не спишь? Я же вижу, что ты ночуешь здесь. И потом, я подслушивала под дверью. Если вы и трахаетесь, то как-то очень уж тихо.

— Тебе не обязательно говорить пошлости. Если тебя это бесит, так и скажи.

— Да, меня это бесит. В мою квартиру вселяется парень моего возраста, моется в моем душе, ест из моей тарелки и спит в кровати моей матери. Давай, выкладывай, в чем тут дело. Он тебя шантажирует? Оказывает на тебя давление?

— Нет.

— Мама, мне все известно.

Она порылась в заднем кармане джинсов, выудила из него бумажный квадратик и, старательно расправив, протянула мне.

— Ну? — спросила она.

— Да, это я выписала ему этот чек, — призналась я.

— Я тебя не понимаю.

— Знаешь, я тоже довольно часто тебя не понимаю. Наверное, такова особенность отношений между матерью и дочерью.

— Вот только не надо! У нас тут не диспут на темы семейной психологии.

Она ненадолго замолчала и подошла к окну. Сейчас будет вынесен приговор.

— Ты на самом деле собираешься подписать этот чек? Для парня, с которым ты не трахаешься, это слишком много.

— Возможно.

— Если до конца недели ты не выставишь его отсюда, я буду вынуждена рассказать папе.

— А-а.

— Затем я потребую, чтобы он снял мне квартиру, потому что здесь я жить не могу.

— Почему бы тебе не переехать к нему?

— У него сейчас трудные времена. К тому же у них скоро станет тесно. Изабель беременна.

Он сидел в столовой, положив локти на скатерть. Зажав руками голову, задумчиво рассматривал бюст Моцарта. Сколько себя помню, этот гипсовый бюст с тревожно-пустым взглядом всегда стоял в гостиной моих родителей. Он председательствовал на всех семейных сборищах, с отсутствующим видом поглядывая на гостей с каминной полки. Поскольку мне строго запрещалось разговаривать во время еды, я привыкла мысленно обращаться к нему. Признавалась, что боюсь, потому что получила плохую отметку по математике и сразу после десерта должна буду сообщить об этом родителям, после чего — кто бы сомневался? — на мою голову посыплются упреки, мне придется выслушать кучу гадостей и удостоиться обвинений во всех смертных грехах. Довольно эвфемизмов! «Лентяйка парш-ш-шивая!» — вот что она тебе говорила, шипя по-змеиному. И еще: «Бестолочь! Кому нужны такие дети? Кто бы мне объяснил!» В общем, тебе, бедная девочка, доставалось по полной программе. Если у нее не выходило сразу довести тебя до слез, она добавляла: «Ты позоришь семью!» Тогда тебя охватывало горячее желание стать маленькой-маленькой, чтобы она не могла тебя видеть. Но в конце концов ты сдавалась. Она всегда получала от тебя то, что ей было нужно: твои покаянные слезы.

Напрасно я пыталась делиться своими горестями с Моцартом — чихать он на них хотел. Не опускал на меня взгляда, не согревал сочувственной улыбкой. Продолжал смотреть прямо перед собой, равнодушный к моим несчастьям. После смерти родителей я, разумеется, забрала Моцарта и поставила на свою каминную полку, не задумываясь, а заслужил ли он право находиться в моем доме. Мне и в голову не приходило оспорить его холодный авторитет, ну а Жорж его и вовсе не замечал. Перевезла я и некоторые другие предметы, более громоздкие, например деревянные напольные часы, слава богу, сломанные — их методичное тиканье долго служило музыкальным сопровождением воскресной скуки, когда, вернувшись после церковной службы, я не знала чем заняться. В квартире было полно подобных вещей — призраков, хранивших в памяти обрывки каких-то историй — не обязательно счастливых, просто имевших место в прошлом.

Арно водрузил Моцарта на стол прямо перед собой и уставился на него неприязненным взглядом. «Не нравится он мне», — заявил он, едва я вошла в комнату. Я присела с другой стороны, посмотрела на бюст и согласилась: «Мне тоже. Я всегда его побаивалась».

— Потому что он похож на мертвого ребенка, — выпалил Арно.

— Ты полагаешь? Как-то никогда об этом не задумывалась… Вот, наверное, почему он никогда не отвечал, когда я пыталась делиться с ним проблемами.

— Нам надо от него избавиться. — Он внимательно оглядел комнату. — Здесь слишком много хлама. Всякой дряни, от которой портится настроение. Ты никогда не хотела немножко тут все расчистить?

— Конечно, хотела. Но не выбрасывать же все это…

— Ты позволишь?

Говоря это, он поднял бюст, оказавшийся довольно тяжелым. «Пойду выкину». Н-да, радикально. Но я даже не пошевелилась, чтобы ему помешать. Потом встала и пошла за ним на лестницу. Я смотрела, как он уносит прочь знакомое с пеленок неприятное мне лицо. Ничего особенного я не почувствовала. «Ну вот, может, кого-то осчастливим», — сказал он, опуская бюст вниз. Поставленный на землю возле подъезда, Моцарт выглядел смешным и жалким. Одинокий и покинутый посреди безлюдной улицы, он уже никого не мог напугать. Расставание с этим мертвым ребенком принесло мне облегчение. Я словно показала нос родителям, которые наверняка сейчас рычали от злости, сидя у себя на облаке: они не одобряли расточительства и скорее согласились бы терпеть в доме вызывающую раздражение вещь, нежели выбросить на помойку то, что еще вполне годно к употреблению. Назад Арно возвращался, посвистывая, а на меня вдруг напал зуд нетерпения. Признайся честно, ты давно мечтала послать ко всем чертям и Жоржа, и свою семью, и безрадостные воспоминания, которые достались тебе в наследство. Кощунство? Ну и что? Я обошла гостиную, остановившись перед висевшей на стене картиной. Буколический пейзаж, две коровы на нормандском лугу. Я ведь всегда ненавидела это полотно и даже помнила, как поругалась с Жоржем, притащившем его с аукциона и явочным порядком утвердившим в гостиной. Почему он ушел, а картина осталась? Потому что мы привыкаем смотреть на вещи, не видя их. Декорации нашей жизни подобны лицу любимого человека — постепенно мы перестаем оценивать их адекватно, тупо принимая такими, какие они есть. Я ткнула пальцем в коров: «Этих тоже можешь выбросить». Арно посмотрел на меня с широкой улыбкой: «Правда?» И, снимая картину, добавил: «Жуткие уродины!» Потом еще раз проделал тот же путь, присовокупив коров к Моцарту, разумеется, не удостоившему их даже взглядом.