– У тебя очень хорошие шансы уцелеть в этой причудливой схватке. И даже выйти из нее победителем, – старик вдруг превращается в змия-искусителя, говорит льстиво, вкрадчиво; голосом, словно влажной бархоткой, сердце мне утирает. – Шесть жизней из девяти все еще твои, да и некий бессмертный оболтус напоил тебя однажды своей кровью – какое-никакое, а все же противоядие. Авось прорвешься. Только вообрази: ты можешь сделать то, что до сих пор никому не удавалось, совершить путешествие на потаенную изнанку вещей, постоять на самом краю собственной судьбы и вернуться обратно с удивительными трофеями.
– Но зачем это все? – спрашиваю устало. – В отличие от того, выдуманного, которым вы меня весь вечер стращаете, я не герой романа. У меня нет задачи прожить самую интересную жизнь в истории человечества. У меня совсем другая задача: жить как можно дольше и как можно счастливее. И если со стороны это будет выглядеть чрезвычайно скучно – что ж, я не против. Плевать мне на тех, кто смотрит «со стороны»… Зачем же в таком случае?
– Я уже говорил тебе, что ответа на вопрос «Зачем?» – не существует. Спроси: «Почему?» И я отвечу.
– Почему? – эхом повторяю я.
– Потому что в момент твоего рождения восхитительная шаровая туманность по имени Форамен заняла положенное ей место в третьем доме твоего гороскопа, да еще и в соединении с Прозерпиной, таинственной, малоизученной планетой, которая, согласно смелой гипотезе одного моего коллеги, оказывает влияние лишь на ту часть человеческой жизни, что протекает в иных мирах, – невозмутимо ответствует Франк.
Вот это, я понимаю, аргумент. Приехали!
– Прекращайте издеваться. Что за «Форамен» такой?
– А разве я издеваюсь? – Франк невозмутим, но заметно, что он с удовольствием предвкушает грядущее выступление. – Если ты полагаешь, будто я выдумал эту туманность, могу сообщить тебе ее номер по каталогу Дрейера: NGC 3372. Название «Форамен» означает «отверстие» или «дыра», как тебе будет угодно. Предмет нашей беседы – это, строго говоря, большое облако ионизированного водорода в южной части Млечного Пути. Светлая диффузная эмиссионная галактическая туманность, которая окружает одноименную звезду, Эту Киля. Одна из самых необычных среди всех когда-либо наблюдавшихся звезд и одна из самых ярких по болометрической величине,
[14]
если этот термин тебе хоть что-то говорит… Но нас интересуют не столько астрономические данные, сколько астрологические выкладки, не так ли? Так вот, оная туманность Форамен – не просто сверкающее скопление новорожденных звездочек, а грозная владычица метаморфоз и перевоплощений, сулящая тебе встречи с существами иной природы, двойственность сознания и чудесные превращения.
[15]
К слову сказать, именно она – твой магический пропуск в этот дом и в мое сердце, единственная причина, по которой я с тобой нянчусь… Далее. По иронии судьбы, волшебная эта туманность находится не где-нибудь, а именно в третьем доме твоего гороскопа, отвечающем за начальное – заметь, не какое-нибудь, а именно начальное! – образование. Такое положение туманности Форамен в натальной карте заменяет добрую сотню лет самоотверженных трудов и исканий. Вот почему чудеса, которые никому в руки не даются, сами гоняются за тобой во сне и наяву, вот почему они не оставляют тебя в покое, хоть и воротишь ты от них рожу, как красна девица от незавидных женихов… Но любая палка, как известно, о двух концах. Туманность Форамен чрезвычайно опасна для обычного человека. И с ума может свести, и к героину приохотить, и маниями опасными наделить. Поэтому нормальная жизнь – не для тебя. Сгоришь заживо, завершишь свой путь в смирительной рубашке. И в этом смысле твой выдуманный двойник – спасение. Кнут, который будет гнать тебя в нужном направлении. Пока он есть, твоя жизнь не наладится. Не станет обычной.
– Да уж, пожалуй, – блею растерянно. Не потому, что согласен, а так, из вежливости, дабы беседу поддержать.
Сизифов труд с этим стариком разговаривать. Только-только почудится мне, что начинаю понимать наконец странную его логику, как диалог наш тут же совершает причудливый скачок куда-то в сторону, и я снова раздавлен тяжким информационным грузом.
– Поэтому, – Франк адресует мне многозначительный взгляд, словно и впрямь верит, что я не только слова его, но и намеки способен понимать, – я и советую тебе пройти путь до конца. Жить, бездействовать, копить силу, учиться мужеству, терпеливо дожидаться дня, когда твой вымышленный двойник обретет плоть и намерения. Встать на его след, найти его, заглянуть в глаза, а там – по обстоятельствам… Кто знает, в какие пределы заведет тебя эта охота? По крайней мере, не я. И не ты. Но у нас есть возможность получить ответ на этот вопрос.
98. Зындон
Зындон находится <…> под замком.
– Час от часу не легче, – ворчу. – Как вы себе это представляете? Как я буду его искать, этого двойника? Откуда я вообще узнаю, что он «обрел плоть»? В вечерних газетах вряд ли об этом напишут…
– Странный вопрос. А как ты искал этот дом? Уж не по объявлениям в вечерних газетах, я полагаю.
– Не по, – соглашаюсь угрюмо. – И вообще не искал. Все как-то само случилось.
– Ну вот тебе и ответ на все вопросы сразу. Все само случится, твое дело – плыть по течению, держать нос по ветру и внимательно смотреть по сторонам. Тогда и не прозеваешь самые важные события в своей жизни. Инструкция, надеюсь, не слишком сложна для понимания?
Ну точно издевается, гад лукавый. Зуб даю. Но не драться же с ним…
– Тоже мне инструкция… Вы могли просто взять томик народных сказок и зачитать мне оттуда: «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что» – ровно с тем же эффектом. Без двойников, дырявых туманностей, лекций об устройстве вселенной, повести о настоящих демиургах и прочей метафизики для чайников. Зачем на меня такую богатую фактуру тратить? Я прост и невинен, как дикарь с острова Пасхи. Когда мне говорят: «Тебя могут съесть», я напрягаюсь и принимаю меры. Но когда мне начинают зачитывать кулинарный трактат с описанием тысячи способов приготовить бедро молодого мужчины, я засыпаю примерно на третьей главе, забыв о нависшей угрозе.