— Нет, вообще карту Франции. Особенно мне нужны ее южные
районы.
Вы не поверите, но карту мне приносят через три часа. За это
время я сто раз в душе поблагодарил богов, что послали мне такую работящую
помощницу. Если бы Надежда так же долго искала карту, как это делали сотрудники
гостиницы, я бы до сих пор сидел в отеле города Цюриха. Но, как бы там ни было,
карту все-таки приносят, и я ее изучаю. На подобранном клочке мне удалось
прочесть несколько слов, как мне показалось, обозначавших название местности.
В уме же я все время держу маршрут Париж — Бордо. Поэтому
сразу начинаю смотреть южные районы Франции. Кажется, живущий до меня в отеле
Рашид Касимов тоже интересовался именно этими районами, так как на клочке
бумаги я рассмотрел схему части дороги. Теперь мне снова нужен портье. Я
спускаюсь вниз и отзываю жуликоватого швейцарца в сторону. Как жаль, что я не
могу говорить по-французски. Но мои стодолларовые купюры гораздо лучшее
средство для переговоров, чем любой переводчик. Ну а телефон, он на любом языке
телефон. Я показываю ему счета с надписью «телефон», тычу в них пальцем, кричу:
«Мне нужен телефон». Он долго меня не понимает, даже когда я достаю сразу пять
стодолларовых бумажек. Он очень хочет их получить, морщит от напряжения лоб и
вдруг сам придумывает выход из положения. Он просто звонит куда-то, затем
передает трубку мне.
Трубка спрашивает что-то на тарабарском языке, я даже не
знаю на каком. Я отвечаю, что не понимаю. И вдруг там на довольно чистом
русском языке просят объяснить, что я хочу, чтобы передать это портье. Ну и
сукин он сын! Нашел-таки человека, знающего русский язык. Я быстро объясняю,
что мне нужны все телефонные переговоры жившего до меня мистера Мирзояна. И
передаю трубку портье. Тот выслушивает, кивает и бежит к своему компьютеру.
Через десять минут я получаю все счета Рашида Касимова. Среди них есть
телефонный звонок из Франции. Вернее, три звонка оттуда. И его звонок… куда бы
вы думали? Ни за что не догадаетесь. В какой-то маленький французский городок
Лабуэр. Я узнаю об этом от портье, когда повторяется утомительная процедура его
звонка, моей просьбы, перевода моих слов и его постижение их смысла. Мне нужно
узнать, чей код набран в номере телефонного счета этого господина. Через минуту
мне дают название городка — Лабуэр.
Кинув на прощание моему находчивому портье пять сотен, я
бросаюсь наверх. Дрожащими руками разворачиваю карту юго-западного побережья
Франции. Так и есть. Городок Лабуэр находится на юге Франции, как раз на той
самой дороге, которая ведет от Бордо к испанской границе. Думаете, бывают такие
совпадения? Его звонок в Лабуэр, билет его женщины в Бордо и, наконец,
маленький клочок бумаги с Бискайским заливом. Нет. Столько совпадений сразу
просто не бывает. Я точно знаю, что напал на след. Город Лабуэр на юге Франции.
Это то самое место, куда мы вместе с Надеждой должны теперь ехать.
А ведь всего-навсего нужно было сопоставить счета телефонных
звонков во Франции, обрывок бумажки, найденный в Люцерне, и заказанные в
Стамбуле билеты. И все сразу становится на свои места. Только не говорите, что
это так просто. На самом деле я здорово помучился, пока свел воедино все эти
факты.
Глава 23
Продолжение событий. День седьмой
Не буду ничего говорить о Париже. Я здесь первый раз в
жизни. А о нем столько известно, что я все равно не скажу ничего нового. Это
действительно какой-то непонятный город. Я человек не сентиментальный, но,
попав сюда, ступая по набережной Сены, разглядывая дома, чувствовал
удивительное волнение.
Ровно в пять часов вечера я уже у входа в Лувр, где стоит
эта непонятная стеклянная башня. Если бы моя переводчица не опоздала, я бы
перестал себя уважать. Она обязательно должна была опоздать. Она и пришла в
шесть пятнадцать. Но это было не так страшно. Гораздо хуже оказалось другое.
Она пришла не одна.
Нет-нет. Она не привела с собой киллера, «хвост» или еще
какую-нибудь гадость. Она привезла в Париж… свою дочь. Представьте себе мое
состояние, когда я увидел, как они подходят ко мне вдвоем. Я думал, со мной
случится удар. Только этого мне не хватало.
Надежда подходила ко мне, виновато опустив голову. Девочка,
одетая в красную куртку и клетчатые штаны, весело смотрела на меня, словно
ожидала, что я покажу ей какой-нибудь фокус.
— Что это такое? — зло спрашиваю я, кивая на ребенка.
— Моя дочь, — тихо отвечает Надежда.
— Я догадался. Что это значит?
Она виновато молчит. А девочка вдруг спрашивает:
— Дядя, а ты друг моей мамы?
Она выговаривает слова по-русски с неуловимым акцентом, как
говорят обычно прибалты. Вернее, говорили. Сейчас они все сразу «забыли»
русский язык и «вспомнили» немецкий.
Я вспоминаю своего сына и отворачиваюсь, ничего ей не
ответив. А она смотрит на меня смышлеными глазками и вдруг берет за палец
правой руки и начинает тянуть.
— Может, ты мне мороженое купишь? — спрашивает она. Я гляжу
на ее маму, уже собираясь сказать какую-нибудь гадость, даже открываю рот.
Потом закрываю его и неожиданно обнаруживаю, что спрашиваю против своей воли:
— А какое мороженое ты хочешь?
Надежда улыбается, а я, чувствуя себя отцом семейства, беру
ее дочку за руку, и мы идем покупать мороженое. Так начинается мое знакомство с
Сашей. Я даже не знал, что у немок бывают такие имена — Надежда и Александра,
хотя какие они, к черту, немки. Все время жили в России, а считались немцами.
По-моему, вообще нужно было давно отменить все национальности, как в Америке.
Есть американец — и все. Американец китайского происхождения, немецкого,
русского, но — американец. А у нас вместо того, чтобы говорить «советский
человек», стали разбивать всех по национальностям, всем академии открывать и
выращивать национальные кадры. Вот и вырастили на свою голову. Они, эти кадры,
ничего не смогли сделать, фигуры-то были дутые. Когда многие это поняли, тут
весь галдеж и поднялся. Графоманы и неудачники полезли на политическую арену.
Чем это кончилось, вы сами помните.
— У вас есть какие-нибудь планы? — спрашивает Надежда, когда
мы усаживаемся за столиком в кафе на берегу Сены.
— У меня только один план, — признаюсь я, — но он исключает
участие в нем вашей дочки.
Она смотрит на меня сердито.
— Чем она вам мешает?
— Она уже выздоровела? — саркастически спрашиваю я.
— Моя сестра уезжала, и поэтому я вынуждена была забрать
Сашу из Дрездена, — объясняет Надя. — Что мне было делать? Оставить девочку
одну в Германии? Так она ведь почти не говорит по-немецки.
— И вы решили включить ее в состав нашей группы?
Она укоризненно качает головой:
— Ну зачем вы так?
Не могу я спорить с женщинами. Особенно когда на меня
смотрят такими глазами — чистыми и доверчивыми.