— Я просто спрашиваю.
— Нет, ты не просто спрашиваешь. Ты меня подозреваешь.
— Я хочу знать, что происходит. И мне совершенно ясно, что
люди Хайфулина не стали бы бить по голове нашего сотрудника, если деньги все
еще находятся в швейцарском банке.
— Откуда ты знаешь о деньгах? — вдруг вспомнил Мясников.
— У меня должность такая, — засмеялся Потапенко, — я про все
должен знать.
— Думаешь, там был еще кто-то третий? — наконец понял
банкир.
— Точно. И этот «третий» не хотел, чтобы Мальчиков летел в
Швейцарию. Точно так же, как не хотел пускать туда и нашего Кондакова. Ты не
знаешь, кто бы это мог быть?
Мясников закрыл глаза. — Проклятые деньги, — прохрипел он, —
начинаешь подозревать кого угодно. Никому нельзя верить.
— Вот это правильно, — кивнул Потапенко, — когда речь идет
об очень больших деньгах, нельзя доверять никому. А мне можно. Ведь я обязан
обеспечивать твою безопасность.
— Кончай валять дурака, — сказал банкир, — нужно срочно
найти этого подлеца Рашида и поговорить с ним откровенно. Дело слишком важное,
чтобы тянуть.
— У вас мало времени? — понял Потапенко.
Мясников посмотрел на него. Его старый знакомый оказался
слишком опытным человеком, чтобы от него что-то скрывать.
— У нас мало времени, — кивнул он, выделяя второе слово.
Глава 12
Продолжение событий. День второй
Конечно, в Москву я поехал не ради удобства «главного
мясника». К этому времени возникло несколько вопросов, которые мне нужно было
разрешить именно в столице. Лететь самолетом я не хотел. Пришлось ехать
поездом. Господи, что случилось с Россией? Даже в фирменных вагонах пассажиры
запираются на ночь, опасаясь грабежей, спят по очереди, дежурят. Или
беспробудно пьют, уже не опасаясь никого и ничего.
Только не нужно меня убеждать, что пьянка была всегда. Была.
Но не такая. Раньше пили с удовольствием, расслаблялись, весело проводили
время, отводили душу. Сейчас пьют с надрывом, с ожесточением. А как только
выпьют, сразу звереют.
В общем, спать мне не дали, но, к счастью, особо крутые
рэкетиры в вагоне не появлялись. А ввалившиеся трое юнцов скорее брали на
испуг, бешено вращая глазами и утверждая, что являются «санитарами» зоны.
Мой сосед по купе, рисковый мужик лет пятидесяти, послал их
подальше, да таким отборным матом, что я просто ошалел от удовольствия. А когда
один из юнцов стал доставать свой ножичек, он выхватил такую «пушку», что этих
доморощенных рэкетиров и след простыл. Мужик убрал свое оружие и, весело
подмигнув мне, предложил выпить.
— Не боишься? — спрашиваю я его после первой бутылки. —
Можешь загреметь.
— Здесь, на «железке»? — Он засмеялся так весело, что я
понял всю нелепость своего вопроса. — Да тут менты вообще никогда не бывают, —
охотно поясняет мужик, — они забыли, как эти вагоны выглядят. А те, кто помнит,
сидят в доле с этими, — показал он на дверь купе.
— А «пушка»? — Я не унимаюсь. — Не опасно вот так носить ее
с собой?
— У меня разрешение, — ухмыляется он, доставая какую-то
книжку, из которой я понимаю, что он работает где-то в охранной фирме и может
вполне легально иметь при себе хоть целый арсенал. Это уже интересно. В мое
время такого беспредела не было.
— Убедил, — киваю я, а сам думаю о своем чемоданчике. В нем,
конечно, гораздо меньше, чем у моего «клиента», тем более что часть «имущества»
я оставил Савелию, но мой чемоданчик тянет на такую сумму, за которую меня
можно разрезать на очень мелкие кусочки. Неприятно провести ночь с человеком,
который по случаю и без случая хватается за пистолет.
Всю ночь мы пьем, а под утро он отключается. Не без моей
помощи, разумеется. У меня с собой всегда есть некоторые специфические
пузырьки, которые любого быка вырубают. Я его тщательно обыскал. Не верю, когда
человек с оружием так просто оказывается рядом с тобой. Это еще нужно
проверить. Но все оказывается правильно. Есть удостоверение, выданное одной
московской фирмой, имеется разрешение на оружие, паспорт. Имя и фамилия в
паспорте совпадают с данными в других документах. С собой мужик ничего
особенного не везет. Обычный набор командированного: грязные рубашки, бритва,
носки, платки, даже кипятильник. Но, заглянув в паспорт, я обращаю внимание на
любопытную деталь — место рождения. Это как раз тот среднеазиатский город, с
которым у Касимова были завязаны самые интересные отношения. И откуда, как я
сильно подозревал, приехал мой заказчик. А таких совпадений не бывает. Блефует
мой «мясничок». Охрану со мной послал — боится, как бы чего не вышло.
Потом я беру проводника в оборот, и он сразу раскалывается.
Признается, что в нашем купе должен был ехать совсем другой человек. Но этот
тип сунул сто тысяч и приказал провести его в это купе. А другого «чайника»
отправил на свое место, в соседний вагон. Я, конечно, благодарен ему за
рэкетиров, но не люблю, когда меня обманывают. Поэтому его пистолет выбрасываю.
На всякий случай. Пусть потом объясняет, как провел эту ночь, а заодно и
заявление в милицию пишет о пропаже своего оружия. Не дай бог бандиты
какие-нибудь найдут и убьют из него хорошего человека. Вот будут проблемы у
моего мужика и «владельца скотобойни».
Но номер пистолетика я записываю. Вдруг пригодится, в таких
случаях никогда не знаешь, что может произойти на следующий день.
Я давно не был в столице. Как раз с того дня, когда стрелял
в политика из гостиницы «Москва». Его тогда пристрелили, но стрелял не я один.
Это я точно знаю. Сам я стрелял два раза, а в политика пуляли четыре раза.
Наверное, потом, по дороге в больницу, нашелся еще один «доброволец». Мои пули
его только ранили. Он, оказывается, бронежилет носил. А неизвестный
«благодетель» его потом и добил. А мне, чтобы все следы скрыть, пришлось
придумать свою «смерть» и столько месяцев провести в Сибири.
Я сам инсценировал свою смерть и знаю в подробностях, как
это лучше делать. Наверное, поэтому меня Глухарь и позвал. Теперь я должен
вспомнить весь свой опыт, чтобы найти исчезнувшего клиента, также удачно
устроившего собственные «похороны» и исчезнувшего после Швейцарии.
В его досье указано место захоронения на престижном
Ваганьковском кладбище. По дурости своей думал, что там только знаменитостей
хоронят. Хотя сейчас настоящие «знаменитости» — это люди с большими деньгами.
Все остальные — шваль, песок, грязь. Как много переменилось в моей стране за последние
несколько лет. Получается, что именно за этих ублюдков, находящихся у власти и
похожих на откормленных котов с лоснящимися от самодовольства рожами, я положил
свою руку в Афганистане. Выходит, что ради таких, как мои заказчики и клиенты,
я стал инвалидом, от жены ушел, сына столько времени не вижу. Как подумаю об
этом, так выть хочется от ненависти к ним. Даже не знаешь, кто конкретно
виноват. С одной стороны, эти как будто против других боролись. Те, старые
пердуны, толкнувшие нас в Афганистан, были выжившими из ума маразматиками. Эти,
так гневно обличавшие их, оказались еще хуже. Те хоть верили в какие-то идеалы,
пусть глупые, надуманные, но идеалы. А у этих за душой нет ничего. Они не верят
ни в Родину, ни в дружбу, ни в идеалы. Для них предательство — обычная норма.
Вы их глаза видели? У тех, прежних, были пустые и бесцветные. У этих — цветные
и лживые.