«Ещё бы ты стала меня удерживать! — хотелось ему выкрикнуть. — Потому что тогда я перестану висеть камнем на твоей шее!»
Но вслух он сказал:
— Если ты скажешь, чтобы я остался, я останусь…
Алли покачала головой:
— Это было бы эгоистично с моей стороны.
* * *
Когда-то в давние времена у Майки МакГилла было ведро монет. Он забирал их у каждого из попадавших на его судно послесветов, неважно, становились ли эти ребята его «холуями» или отправлялись в трюм, где их подвешивали вверх ногами. Почему он обирал детишек? Да просто потому, что всё, попавшее в лапы МакГилла, становилось его собственностью — и люди, и вещи; иначе, как он тогда считал, и быть не может. Но почему он хранил эти монеты в ведре, надёжно запертом в сейфе? Ответ был прост, хотя МакГилл даже себе самому в этом не признавался.
Он хранил монеты, потому что знал.
Знал, для чего они предназначены, знал так же, как и все обитатели Междумира, хотя они и не отдают себе в этом отчёта. Это словно память о сне, которая исчезает, как только просыпаешься; это как имя на кончике языка. Но если ты послесвет — правда однажды придёт к тебе, и ты поймёшь, что всегда её знал. Просто долгое время монета как бы стояла в твоём сознании на ребре — тусклая металлическая полоска, которую очень трудно заметить. Но взгляни ещё раз — и вот она: сияющий кружок на твоей ладони. Она — свидетельство того, что есть мир и после Междумира; она — твоя плата за проезд в тот мир.
Когда-то в давние времена у Майки было целое ведро краденых монет, но сейчас у него осталась только одна; с того самого момента, когда он признался самому себе, что знает, для чего она — это случилось тогда, когда Алли решила присоединиться к нему — он никогда не забывал о монетке в своём кармане.
Теперь он ощущал её тяжесть так, как будто это был целый кошель с деньгами. Всё, что требовалось сделать — это вытащить её из кармана и подержать на ладони. Нагреется ли она? Раскроется ли перед ним пространство, образуется ли туннель, который втянет его и унесёт из Междумира в Великое Запределье — туда, куда уходят все?
И куда они уходят?
А если он ещё не искупил свои грехи? Ведь он был монстром так долго! А вдруг он пока не успел загладить все те мерзости, которые сотворил МакГилл?
Хотя… Ну и что, что не успел?! Если его затянет в этот туннель и бросит в бездну, то что с того! Он же выдержал существование в центре Земли! Выдержит и бездну.
Но сказать, что он не боится — это было бы неправдой.
Нет, он боялся не страданий — уж чего-чего, а их в его послежизни выпало ему предостаточно, хватило бы на целую вечность. Он страшился… пустоты. Страшился того, что станет ничем. И именно это с ним и происходило сейчас — он стал ничем. Среди скиндежкеров он чувствовал себя чем-то ничтожным, ни то ни сё. Вот чего он никак не мог принять.
Нет! Он не отправится к свету вот так, с поникшей головой! Когда-то он познал мгновения величия, и эти мгновения он будет помнить всегда. Когда-то он внушал страх и уважение, однако отказался от них ради Алли. Потому что любил её. И хотя он по-прежнему испытывал к ней глубокие, непреходящие чувства, сейчас всё было не совсем так, как когда-то. Он дивился: как может любовь быть такой многоликой? Чувство, которое когда-то обуздало его бешеный характер, теперь грозило разорвать его сердце на части.
* * *
Они шагали всю ночь, стараясь наверстать упущенное. Наутро, очень рано, Милос позвал Алли на очередной урок скинджекинга. Сегодня он учил её тому, что он называл «справедливым воздаянием» и «напутствием».
«Воздаяние» предполагало вселение в тело узника. На полпути между Либаноном и Нэшвиллом находилась тюрьма — вот туда-то Милос с Алли и собирались отправиться.
— Знаю, знаю — это не совсем подходящее место для романтического свидания, — балагурил Милос.
— Особенно если иметь в виду, что это вовсе не свидание, — остудила его пыл Алли.
Препятствие в виде электрифицированных ворот тюрьмы строгого режима, предназначенных для того, чтобы не пускать на свободу живых, для послесветов не представляло ни малейшей трудности. Проходя через них, Алли ощутила лишь что-то похожее на несварение желудка, если можно ощущать несварение во всём теле.
Проникнув за ворота, ребята принялись скинджекить арестантов, чтобы точно выяснить, кто из них действительно виновен в преступлении, за которое осуждён.
— Но ведь это же невозможно, — возражала Алли ещё до того, как они взялись за дело. — Конечно, мы можем слышать их мысли, но только те, которые приходят им в голову в тот момент, когда мы вселяемся в них. К тому же если мы подберёмся к их сознанию слишком близко, они заподозрят что-то неладное и встанут на дыбы!
— Это так, но нам вполне под силу контролировать общее направление их мыслей, — отвечал Милос, — и при этом они даже не будут догадываться о нашем присутствии.
Он предложил Алли вселиться в одного из узников — немного поприличней с виду — и при этом думать о чём-нибудь таком, что вызвало бы у девушки чувство вины. Её мысли мгновенно обратились к Майки. Алли грызла совесть: они всей компанией отправились на скинджекинг, бросив его одного. Эти печальные думы вызвали внезапную ответную вспышку со стороны её хозяина-арестанта. У того тоже совесть была нечиста — да, он и в самом деле крал чеки социального обеспечения у беспомощных стариков.
В тот момент, когда на Алли обрушилась эта исповедь, девушка немедленно «счистилась». Она была до такой степени ошеломлена, что ей понадобилось несколько минут на то, чтобы прийти в себя. Ещё четыре раза она пробовала с разными людьми, прежде чем решила, что с неё хватит. Последний из подопытных либо был невиновен, либо его мысли не поддавались прочтению — Алли так и не удалось точно это выяснить.
— Да, — вздохнул Милос. — Вину установить легко, а вот невиновность…
— Но какой в этом вообще смысл? — недоумевала Алли. — Они всё равно уже в тюрьме! Что с того, что мы устанавливаем их виновность?
Милос улыбнулся.
— А как насчёт того, чтобы исправить тех, кто ещё не сидит в застенке?
Алли немножко подумала и нашла эту идею одновременно привлекательной и пугающей.
— Ты имеешь в виду проникать в разных людей и читать их мысли — нет ли у них преступных замыслов?
— Не обязательно. Можно, например, забираться в мозги людей, ожидающих суда. Или тех, которые того и гляди вывернутся из лап правосудия, совершив идеальное преступление. Мы могли бы узнать правду и заставить их признаться. Тебе приходилось видеть или слышать, как преступники ни с того ни с сего вдруг признаются в содеянном, хотя скорее всего оно сошло бы им с рук? Кто знает, может, какой-нибудь послесвет наставил их на путь истинный…
— Но… разве это не вмешательство в личную жизнь?
Милос передёрнул плечами.