В кабинете я сразу ложусь на диван и отворачиваюсь ото всех. Тренеры в недоумении – обычно даже с похмелья я не позволяю себе таких вольностей. Славик присаживается на корточки, долго сидит так, потом начинает легонько дуть мне в затылок.
– Потеряйся, – бросаю я.
– Вам плохо?
– Мне чудовищно, но тебя это не касается.
– Хотите кофе?
– Не хочу.
– Лариса Валентиновна, вы лучше домой идите, что лежать-то здесь? Будут сейчас доставать разговорами.
– Вот и начни с себя – просто отстань.
Он поднимается и уходит, а я опять плачу.
– Мама, мне нужно уехать на два дня.
Не скажу, что маме такая перспектива понравилась – она вообще в последнее время общается со мной крайне сухо, да и правильно, наверное. Проклятая Лори совсем распоясалась, ведет себя, как хочет, не считаясь ни с кем и ни с чем. Она вылезла изнутри и все настойчивее высказывает свои желания. Мне нужно как-то задавить ее, загнать обратно, потому что выгнать ее совсем невозможно. Но посадить ее на короткую крепкую цепь я могу. И я обязательно это сделаю, просто мне нужно время.
– Куда ты собралась? – мама недовольна, но сдерживается.
– К Ленке.
Об этом я уже договорилась с подругой – у нее квартира в городе-спутнике, и я попросила Ленку сказать, что мы с ней едем туда вдвоем.
– Это все странно… зачем?
– Мам! Ну когда еще у меня будет возможность побыть с подругой вдвоем, а? Скоро Сашка приедет, и я уже не смогу выбраться куда-то. Я так устала…
– Хорошо. Только звони мне, ладно? Ты в последнее время какая-то странная.
– Ой, мам, ну, не начинай ты! Все нормально, я просто устала.
Кладу трубку и какое-то время сижу в полной отключке. Надо собираться, но я не могу сдвинуться с места. С большим трудом заставляю себя встать и начать рыться в шифоньере.
Костя приезжает около девяти часов, звонит снизу:
– Ты готова? Спускайся.
Я сажусь в машину и сразу лезу в карман чехла сиденья – там лежит кожаный ошейник. Костя недоуменно наблюдает, как я застегиваю ремень на шее и закрепляю карабин на ножке подголовника.
– Что ты делаешь? Зачем?
– Молчи, а? Так надо.
– Прекрати!
– Все, поехали! – отрезаю я, откидываясь назад и закрывая глаза.
Мне на самом деле так надо – потому что иначе я боюсь выскочить из машины на полном ходу и разбиться…
* * *
Дача у Кости далеко за городом, почти полтора часа быстрой езды. Мы въезжаем в ворота, когда уже совсем стемнело. Валит снег – вот такая весна в этом году…
– Сейчас затоплю камин, будет тепло. – Костя забирает у меня сумку с ноутбуком, стягивает куртку, сапоги. – Ты иди в комнату, я сейчас.
В комнате темно и сыро, промозгло как-то. Я забираюсь на старый диван с ногами и обхватываю себя руками за плечи. Появляется Костя с охапкой дров, кидает их в угол и начинает растапливать камин.
– Замерзла?
– Немного… ничего, пройдет.
– Ты есть хочешь? Я в ресторан заехал, прихватил твои сушки.
«Сушками» он всегда с иронией называет суши, которые терпеть не может сам, однако частенько балует меня ими. Я сейчас не могу есть, но обижать Костю не хочется, поэтому я встаю с дивана и иду в маленькую кухню, где на столе свалены в кучу яркие пластиковые коробки.
Мы молча ужинаем, словно боясь нарушить то хрупкое перемирие и равновесие, которое возникло между нами за время поездки. Костя нервничает, я это вижу. Сейчас бы выпить чего-нибудь, но попросить я не решаюсь. Не решаюсь, потому что не знаю, что он задумал, как все пойдет дальше, что он захочет со мной сделать. Я знаю, что буду терпеть все, все, что угодно, – лишь бы ему было хорошо. Но он и сам понимает, каково сейчас мне, поэтому достает из сумки бутылку коньяка:
– Давай понемножку…
Я вскидываю глаза:
– Как скажешь…
– Лор… ты мне не нравишься сегодня. Ты что такая напряженная? Боишься меня?
– Я боюсь себя…
– Давай сейчас не будем разговаривать об этом, – просит он. – Если захочешь, мы поговорим об этом завтра, или потом, когда ты будешь готова. Я не стану тебя торопить, Лор… я хочу, чтобы тебе было хорошо.
– Костя… мне плохо – и вряд ли это скоро изменится… мне плохо не физически, потому что – что такое физическая боль в сравнении с моральной, Костя? С тем, что происходит сейчас, я не могу справиться – просто не могу…
Я опять начинаю плакать, и слезы падают в граненый стакан, где, налитый на полпальца, янтарно светится коньяк. Костя молчит – вряд ли ему лучше, чем мне. Я просто не представляю, как он может вообще смотреть на меня и знать о том, что я сделала. О том, с кем я была. Он протягивает руку и берется за цепочку ошейника, свисающую по моей груди вниз, тянет за нее, и я встаю и подхожу к нему. Он смотрит на меня снизу вверх:
– Ну что ты казнишься так, а? Ну что произошло? Подчинилась желанию? Поиграла, получила удовольствие? Ну и хватит уже. Прекрати.
– Костя…
– Да что ж ты так убиваешься – ты ж так не убьешься, – усмехается он и усаживает меня к себе на колени. – Перестань, я тебя серьезно прошу. Давай все забудем! Не было ничего – ни Джера, ни этого дня – ничего. И ничего не изменится между нами, я тебе обещаю. Поверь мне – я умею держать слово. Поцелуй меня, Лор…
Я послушно приближаю свои губы к его, осторожно касаюсь и чувствую вкус коньяка. Мы целуемся долго-долго, словно никогда не делали этого, словно все у нас впервые…
– Идем спать, заинька, уже очень поздно. Завтра баню натопим, погреемся. Спину твою немного в порядок приведем. Когда твой приезжает?
– В понедельник…
– У, так у нас куча времени! Не переживай, он ничего не заметит… Идем.
Я раздеваюсь, пока Костя застилает постель на диване в жарко натопленной комнате. Свет не зажигаем – я попросила не делать этого, потому что не хочу, чтобы он видел чужие следы на мне. Ныряю под одеяло и сворачиваюсь в клубок. Костя тоже ложится, тянет меня к себе и нащупывает ошейник, который я так и не сняла. Едва он пробует расстегнуть его, как я откидываю руку и прошу:
– Не надо… пусть будет.
– Дурочка ты…
Два дня… два дня без секса, практически без разговоров… Мы гуляем по пустынному дачному поселку, утопая в постоянно падающем и тающем снегу. Я уже давно не бывала на свежем воздухе так подолгу, у меня постоянно кружится голова от избытка кислорода. Костя прихватил аппарат для лазерной физиотерапии, сам сводит шрамы с моей спины. Ни словом не обмолвился о Джеральде, и я ему за это безмерно благодарна. Мы сидим вечерами у камина, взявшись за руки, и молча смотрим на горящие поленья. Иногда я смотрю Косте в глаза и замечаю, что он хочет что-то сказать, но то ли не решается, то ли боится.