– Может быть, я не повезу тебя дальше, моя госпожа? – вежливо спросил рикша. – Кто-нибудь может решить, что я твой сообщник, мне отрежут голову, что было бы очень прискорбно.
Кора вынуждена была согласиться с логикой рикши и сошла с коляски как раз перед последним поворотом ко дворцу. Оставшиеся несколько десятков метров она прошла пешком и была благополучно схвачена заботниками, которые сновали по площади, то и дело заглядывая в спрятанные в ладошках миниатюрные фотографии Коры.
* * *
Кора не сопротивлялась, и потому ее доставили пред светлые очи императора Дуагима почти неповрежденной. Что не помешало ей стенать и размахивать встрепанными кудрями, жалуясь на грубость местных стервятников.
– А не надо было, – без всякой жалости приветствовал ее император, – не надо было обманывать моих сыщиков, бегать куда ни попадя, таиться по подворотням. Зачем ты все это сделала?
Император был очень строг, даже грозен, принимал он Кору на этот раз не в малом интимном кабинете, а в обычной приемной для просителей, незатейливо украшенной сценами казней и пыток для того, чтобы просители знали, на что могут рассчитывать в случае плохого поведения. Фрески этого зала были старыми, кое-где обсыпались, и ясно было, что по крайней мере несколько поколений местных императоров обучали здесь хорошим манерам своих подданных.
– Ну, что же ты молчишь? – спросил Дуагим.
– Я даже не знаю, что мне ответить, – сказала Кора. – Ума не приложу.
– Говори правду, это лучшее, что можно придумать, имея дело с императором.
– Значит, так… я выпала из коляски, на меня наехали какие-то глупые велосипедисты, меня задавила какая-то карета, и все потому, что подобного беспорядка я не видела ни на одной планете. У вас вообще не придумали правил уличного движения.
– То есть ты хочешь сказать, что не ты нарочно устроила эту катастрофу?
– Я вообще ничего не устраивала. Я просто задумалась.
– Задумалась? Ты умеешь это делать?
– Я вообще часто думаю, – серьезно возразила Кора, глядя на императора в упор своими огромными глазищами. – Но не все об этом знают.
– О чем же? – спросил император, начиная таять под напором взгляда Коры. – О чем же ты думала?
– А я думала, – ответила Кора, – что если императора убили шампурами, то кто-то должен был их купить.
– Какая замечательная идея! Продолжай, мой мыслитель.
– Но купить их можно только в Махачкале, в магазине при мастерской имени Магомаева. Наверное, это не такая большая мастерская.
– Откуда ты знаешь?
– Полковник Аудий Ред сказал.
– Я его убью!
– Нет, лучше пускай помучается.
Император задумался. Через минуту спросил:
– А зачем нам это знать?
– Если мы с вами сыщики и заинтересованы в том, чтобы узнать правду, мы пошлем телеграмму в Махачкалу и спросим: кто покупал у них шампуры?
– И ты об этом думала, когда упала на мостовую?
– Я не только думала, я еще и пудрилась, но моя пудреница, изготовленная из червонного золота, пропала – наверняка ее утащили ваши охранники.
Небрежным жестом император указал на узкий стол, над которым висела мраморная вывеска «ДЛЯ ЖАЛОБ И ПРОШЕНИЙ». На его покрытой пылью поверхности, давно уже не видавшей ни одной жалобы, поблескивала чуть помятая от копыт лошадей и каблуков стражи пудреница Коры.
– Ах, какое счастье! – воскликнула она, бросаясь к своему сокровищу. – Вы не представляете, император, какую вы доставили мне радость. Можно я вас поцелую?
– Не здесь и не сейчас! – отрезал император, взглянув на замерших у дверей стражников, обернувшихся на предложение Коры.
– Тогда посылайте телеграмму, – сказала Кора. – Я хочу побыстрее закончить это следствие и улететь, миновав вашу постель.
– Угодишь в нее как миленькая, – возразил император. – Какую телеграмму ты хочешь послать?
– «В магазин хозяйственных товаров города Махачкала. Сообщите, когда и кому вы продавали за последние годы шампуры производства артели имени Магомаева». И подпишитесь.
– А кто такой Магомаев? – спросил Дуагим.
– По-моему, дрессировщик или ирригатор, – сказала Кора. – Так вы пошлете телеграмму?
– Разумеется, – неискренне ответил император. – А где ты была после того, как вылетела из повозки?
– Я? Я шла сюда. У меня же не было кошелька, а язык ваш я знаю недостаточно. Мне было очень страшно, многие мужчины меня домогались.
– Ах, оставь, кто будет тебя домогаться в моей столице!
Кора не стала отвечать, она лишь оправила сарафан тем жестом, который наиболее выгодно выявлял линии ее бедер и обычно сводил с ума мужчин. Рыжий император зарычал от страсти, и Кора сказала:
– Я вся провоняла потом и пылью – у вас очень нечистый город. Так вы пошлете телеграмму?
– Разумеется! Сегодня же!
– Вы позволите мне покинуть вас и привести себя в порядок?
– Иди. Но в восемь тридцать попрошу тебя быть во дворце на балу по случаю месяца со дня моей коронации.
На этом Кора откланялась.
Пожалуй, день прошел не зря. Ей удалось сделать то, что она задумала. Во-первых, пробраться в посольство и отправить запрос в Махачкалу о шампурах. Она была уверена, что Милодар из-под земли достанет полный список покупателей. Во-вторых, она с подобной же просьбой смогла обратиться к Дуагиму. Она не верила в то, что Дуагим пошлет второй запрос. Но если пошлет – значит, не имеет отношения к смерти своего предшественника. Если же император не отправит запроса, то это означает, что он или отлично знает, чьими шампурами пронзен император, или знать этого не хочет. И то и другое полезно для следствия.
А теперь можно отправиться в гостиницу и переодеться к вечернему балу. Бал тоже был нужен Коре: ведь она еще ничего не знала об окружении покойного императора – как будто он жил в вакууме. Коре было известно, что император был вдов и бездетен, но ведь были у него близкие люди! И на балу она попытается что-нибудь о них узнать.
* * *
На бал Кора оделась тщательно, опустошив свой большой чемодан. Ей надо было поразить здешнее высшее общество – недаром перед отлетом она проштудировала модные журналы на Нью-Гельвеции и заказала в хозуправлении ИнтерГпола несколько нарядов. Сегодняшний должен перещеголять экстравагантностью любое одеяние на императорском балу.
Гим привез ее на бал и тут же исчез – умчался что-то улаживать, и Кора имела время осмотреться и показать себя избранному обществу. Удар тишины и последующая волна шума, прокатившаяся по залу, доказывали, что она попала в точку. Глухие удары тел о паркет и тихие крики свидетельствовали о нескольких обмороках, вызванных приступами тяжелой зависти.