Меч Константина - читать онлайн книгу. Автор: Деян Стоилькович cтр.№ 29

Драгутин через курьера назначил место встречи. Немане предстояло принять у водяной мельницы в окрестностях Крагуеваца две телеги лекарств и перевязочных материалов. Они долго торговались насчет цены, но в конце концов Драгутин решил вопрос как настоящий джентльмен. «Не надо мне никаких денег, – сообщал он в письме. – Пусть это будет мой небольшой вклад в твою идейную борьбу с противником».

– Да, – усмехнулся тогда Неманя. – Так ты покупаешь безопасность для своей задницы на тот случай, если мы победим в этой войне.

Неманя зажег сигарету. Он стоял, прислонившись к стене, и задумчиво перебирал воспоминания о прошлом.

Ведьмин Водоворот.

Так называлось местечко, где стояла та самая водяная мельница.

Идеальное место для засады.

Они прибыли туда около полуночи, но вместо Драгутина и его людей их встретила хорошо подготовленная немецкая засада. Это было настоящее пекло, палили со всех сторон, звучали призывы о помощи, кругом кровь… В ушах его до сих пор эхом раздавался предсмертный вопль капрала Милана Стойчича. Парню не исполнилось еще и восемнадцати…

– Поручик! Нас всех перебили!

Неманя попытался вытащить его из смертоносного водоворота, в котором его парни замертво валились под немецкими пулями. Он подполз к дверям мельницы. Тут капрал и умер у него на руках. Перед смертью юноша, судорожно сжав его левую руку, с саркастической улыбкой процедил сквозь окровавленные зубы:

– Ну и объебал же нас этот твой приятель… Послал нам пули вместо лекарств…

Неманя глубоко вздохнул и почувствовал, как крепкий табачный дым разъедает его легкие. Он поднял голову и вновь оглядел стоявший перед ним дом.

«Немцы все-таки лучше платят, не так ли, Драгутин?»

Первое письмо Драгутина застало его в киновии монастыря в Липоваце, где он проводил дни, преклонившись перед свечой, ломтем черствого хлеба и иконой святого Георгия. Он до сих пор не мог понять, как упрямый подмастерье из Ниша сумел отыскать его здесь, где он, казалось, обрел надежное убежище, спасаясь от немцев и коммунистов. Тем не менее этот рано повзрослевший парень три дня бродил по самым глухим местам, чтобы вручить ему белый конверт с восковой печатью на клапане. Стоило только открыть конверт, как на него обрушился поток слов, окончательно сбивших его с толку. Не столько искренностью исповеди, составившей содержание письма, сколько тем, что это была исповедь самого Драгутина Стевановича.

Сначала он не мог в это поверить, но потом ему доставили еще одно письмо, а затем и третье.

Он перечитывал их неоднократно. И каждый раз ему казалось, что все они были написаны разными людьми.

Весьма стыдливо и бессвязно Драгутин вспоминал «дело», которое он крутил с неким немецким офицером, Медиану и подземные ходы Ниша, в которых, по его словам, сокрыты «ключи ко всем тайнам христианской Европы». Затем он детально описал ему жизнь Константина Великого, а также знаки Солнца, которые он видел на одной из мозаик, а также о том, что он понял, в чем крылась его ошибка…

В самом конце предпоследнего письма Драгутин сообщал ему, что захворал какой-то неизвестной врачам болезнью, они даже не знают ее названия, не говоря уж о лекарствах. Написал, что жить ему осталось совсем недолго, и потому просил навестить его, так как он хочет передать Немане нечто. Нечто очень важное.

Неманя отбросил окурок к гнилому забору. Он еще несколько мгновений смотрел на окно, из которого лился скупой свет. После чего решительно направился к дверям. Он постучал костяшкой пальца в деревянный косяк. Послышался скрип проржавевших петель, и на пороге появилась хрупкая фигурка женщины средних лет с головой, повязанной черным платком.

– Я полагаю, вы Неманя Лукич? – сдержанно-вежливо спросила женщина.

– Да, это я, – произнес взволнованный Неманя.

– Очень приятно. Я Петриня Раевски, сводная сестра Драгутина.

Воя Драинац был доволен.

Глядя в окно, он размышлял о том, как слабы и наивны люди. Это наполняло его самоуважением и укрепляло в действиях. Все взоры обращены к нему, следят за каждым его движением, а он важно, не спеша поднимает стаканчик ракии и отпивает ее мелкими глоточками. Он вспоминает, как хозяин Гаврило, у которого он был в подмастерьях, поучал его, что пить в жару ракию просто неприлично, и теперь мысленно констатировал: «Ебал я мать вашу, господа… Срать я хотел на вас и на ваши господские привычки и приличия. Когда пролетарии придут к власти, я всех вас на грушах перевешаю, так вашу мать капиталистическую! А когда ваши вдовы и сироты будут выпрашивать у меня хоть кусочек хлеба, вот тогда я им покажу, что прилично, а что неприлично!»

Драинац Неспешно опустил стаканчик на деревянный стол, за которым они сидели, и натянул на лицо одно из привычных серьезных выражений. Это означало примерно то, что товарищ Воя имеет им сообщить нечто важное.

– Товарищи! – начал он театрально. – Вы знаете, что окончание нашей борьбы стремительно приближается. А что происходит в конце?

Четыре тупые морды смотрели на него не моргая. Кто-нибудь из них, может, и ответил бы, однако никто не отваживался прервать речь комиссара.

Воя опять внимательно вгляделся в каждого из них по отдельности, ожидая ответа на свой вопрос, но, поскольку такового не последовало, он вздохнул и продолжил:

– А в конце этой нашей борьбы, нашей революции нас ожидает общество равноправия, бесклассовое общество, общество благосостояния, общество, обещанное всем нам, которые готовы отдать свою жизнь за товарища Тито и за партию. Но прежде чем это случится товарищи, мы должны откреститься от…

Тут он на мгновение замер, поняв, что выражение «откреститься» звучит не совсем адекватно в его пролетарских устах. Ненадолго задумавшись, он продолжил:

– Мы должны очиститься от врагов народа. Должны вымести наконец дерьмо с народного двора, должны провести четкую границу между теми, кто выступает за светлое завтра, и теми, кто привык жить за счет народа. Как вы хорошо знаете, один из таких – Крсман Теофилович. Пока народ страдает, он обстряпывает делишки с немцами и кроит им одежду. Тем не менее мы попытались дать ему шанс выступить за правое дело, чтобы он, хотя и буржуй и капиталист, поддержал нашу революцию. Но он и слышать не пожелал об этом.

Драинац опять умолк, отпив глоток ракии. Он с удовлетворением посмотрел на лица товарищей, которые, очнувшись от транса, вызванного его речами, принялись перешептываться.

Он наслаждался эхом своих слов. Воя всегда считал себя прекрасным оратором. Хотя он и не был таким знатоком коммунистической и марксистской литературы, как другие его товарищи, ему удавалось извлечь максимум из куцых знаний, полученных в результате чтения памфлетов и фельетонов. Он понимал, что во времена, подобные нынешним, горячая, вдохновенная речь может воздействовать на народ сильнее, чем военная сила.