Карта монаха - читать онлайн книгу. Автор: Ричард Дейч cтр.№ 41

С конфетой во рту, она улыбнулась.

— У всех нас есть свой талисман, заговор на удачу, кроличья лапка. — С этими словами он опять мягко взял ее за запястье и повернул ее руку ладонью вверх.

Каким-то образом, улучив момент, он надел их ей на руку так, что она не заметила.

— Считай, что это твоя кроличья лапка.

Сьюзен смотрела на усыпанный бриллиантами циферблат элегантных часиков, следила за секундной стрелкой. И как по волшебству, почувствовала, что ее наполняет неведомая сила — не вера в удачу, принесенную часами, нет! — а возродившаяся уверенность в себе. Однако эту уверенность вселил в нее не подарок, а подаривший — Питер. Он отвлек ее от волновавшей ее проблемы, помог переключиться, осознать, что все получится, она переживет тяжелые дни и сумеет достойно справиться со своим первым делом.

Так что эти выходные они все-таки провели вместе, хотя и не так, как она планировала, — гораздо лучше.

В Питере Сьюзен обрела человека, любящего в ней ее саму, выражающего чувство молчаливыми взглядами или нежным прикосновением к щеке. Все это было для нее так странно, так ново. Никогда прежде не ощущала она ничего похожего. Это была любовь.

И она расцвела; Питер пробудил в ней самые лучшие ее качества, вызвал к жизни доселе дремавшие душевное тепло и нежность. С Питером она обретала целостность, становилась лучше. Она была счастлива.

Она открыла ему свое сердце, и они стали одним целым. Но после его смерти она не находила успокоения. Ее сердце разбилось на множество осколков, осталась лишь неутолимая тоска. Ее чувства варьировались между жалостью к себе и гневом, и она не находила, куда их направить.

Оставшись одна, она искала утешение лишь в работе и в заботе о Стефане Келли. Она оплакивала смерть мужа, но вид Стефана заставлял ее страдать вдвойне. Не должно быть так, чтобы дети отправлялись на небеса прежде родителей; древнее китайское проклятие заключается в том, что врагу желают пережить собственных наследников и потом влачить дни в родительском горе. Она видела, как постепенно ослабевает его воля к жизни. Похоронив жену и сына, он медленно, но верно двигался к состоянию, при котором, как она опасалась, сможет уйти из жизни по собственной воле. Поэтому она была рядом; даже когда он настаивал, что хочет остаться один, она ухитрялась находиться неподалеку, присматривать за ним, чтобы в случае необходимости защитить его от него самого.

Теперь, увидев комнату-сейф, фотографии Майкла, сына, о котором Стефан не рассказывал ни одному человеку, она задавалась вопросом, в какой мере справедливо утверждение, что она знает этого человека. Эта комната была как святилище, как храм непрожитой жизни. Она не могла сказать, хранил ли он все это из чувства вины или из гордости. Но самое главное, она надеялась, что вид этих тщательно собранных и сохраняемых документов, фотографий и других материалов убедит его второго сына, что Стефан, хоть и отдал Майкла на усыновление другим людям, все же никогда не переставал его любить.

Квадратная хромированная дверца с лязгом отворилась. Дохнуло охлажденным воздухом. Слегка подтолкнув поддон из нержавеющей стали, Соколов отправил тело обратно в прохладное хранилище. Заперев дверцу, он окинул взглядом свою недавно переоборудованную медицинскую лабораторию. Здесь было только два вида поверхностей: белые и хромированные, и все идеально чистые. Пахло, как обычно пахнет в лабораториях, моющими средствами и дезинфицирующими растворами. Безупречное состояние этого сверхчистого мира не нарушалось ничем. Недавняя реконструкция производилась сразу на двух этажах в точном соответствии с его указаниями. Несмотря на сжатый график (на полное переоснащение и реконструкцию отводилось всего три месяца), качество не пострадало. Оборудование включало в себя все последние достижения технической мысли: высокоскоростные компьютеры для цифровой фрагментации и анализа ДНК, электронные микроскопы, оптоволоконные камеры для исследований внутренних органов. На нижнем уровне располагалась оснащенная по последнему слову техники операционная, а рядом с ней — наблюдательная комната, вмещающая тридцать зрителей. Все, вместе взятое, вполне могло соперничать с известнейшими медицинскими учреждениями мира, масштаба больницы Джонса Хопкинса или клиники Майо. Присутствовала самая высокотехнологичная аппаратура, независимо от стоимости. Здесь было все, о чем только может мечтать медик — исследователь тайн человеческого тела.

Владимир Соколов озирал свои владения, насупив темные брови, резко контрастирующие с седой уже шевелюрой. Его лицо портили ямки, похожие на оспины, — последствия перенесенной в ранней юности ветрянки; но ученый был совершенно безразличен к собственной внешности — он не ставил красоту ни в грош, ценил только разум и его творческие возможности.

Он прожил насыщенную жизнь. Сорока годами раньше, молодым, но уже прославленным в величайшей державе мира доктором он стоял на пороге этой самой лаборатории. Ему предоставили прекрасную квартиру и машину, его труд щедро оплачивался. Вдобавок он мог в любой момент получить все, что только ни пожелает; Соколов в очереди за хлебом не стоял. Ему предоставляли неограниченное финансирование, сколь угодно многочисленный персонал и неограниченный же доступ не только ко всему российскому, но и вообще к чему угодно в мире. КГБ был у него на побегушках. Как только, будь то в Америке или Европе, совершался прорыв в медицинских исследованиях, Соколову достаточно было указать, где и что, и ему незамедлительно добывали исчерпывающую информацию об исследовании и его результатах, а при необходимости — и сведения из первых рук: для этого был похищен не один выдающийся ученый. Из них вытрясали информацию, после чего отправляли доживать свои дни в Сибири.

Такой же доступ он имел и ко всему сугубо советскому: был посвящен в тайны правительства, прославившегося своей закрытостью. Соколов стал могучей фигурой в могучем государстве — и упивался этим.

Итак, в одно из воскресений, тридцать восемь лет назад, он сидел в своем кабинете в здании, надежно укрытом за кремлевскими стенами. Перед ним возвышалась гора документов с грифом «совершенно секретно» на каждом. Все эти кипы документов и карт, отчетов из первых рук и исторических свидетельств имели отношение к одному и тому же предмету. К легенде, заворожившей Владимира еще тогда, когда ему было всего одиннадцать. Теперь, имея в своем распоряжении неисчерпаемое богатство исторических свидетельств, он отдался предмету своей юношеской страсти: как зачарованный, читал он о Либерии Ивана Грозного, удивительной, таинственной библиотеке под Кремлем. Знакомился с домыслами о возможном содержании библиотеки, о многочисленных раскопках, предпринятых для ее поисков, о разочаровании, неизменно ожидавшем исследователей на этом пути. Но был один документ, который произвел на молодого исследователя особенно сильное впечатление: краткая биография монастырского житника Дмитрия. Ему Иван Грозный доверял больше, чем кому-либо другому, и ему одному поверял свои тайны. Из документа явствовало, что у Ивана Грозного были особые причины прятать унаследованную от деда Либерию от глаз мира. Царь жаждал искупления грехов, а также хотел спасти бессмертные души тех, кого когда-то бесчеловечно умертвил. На смертном ложе Иван открыл житнику свои мысли, поведал свой секрет: объяснил, где находится прославленная Либерия и в ней — таинственное подземелье с сокровищами.