Островок счастья - читать онлайн книгу. Автор: Марина Полетика cтр.№ 20

– А что тут скажешь? – удивилась Юля. – Наговорили чепухи. Язык без костей.

– Юль, а тебе слабо?

– Да вы что, Светлана Николаевна? Серьезно?! – вытаращила глаза Юля. Уж чего-чего, а такого она от Тарасовой не ожидала.

– А что ты глаза таращишь? Тебе уже больше шестнадцати, чтоб так реагировать. Ты свободна. Ты актриса. Сыграй! – пожала плечами Тарасова, разглядывая Юлю и улыбаясь в ответ на ее возмущение. – Беспроигрышно. Или Мордвинов на тебе женится, или хотя бы денег даст. Это Сашку отсюда муж вытащит. Этот муж, или другого ей подберут – второй вопрос. Марианна вот со своим Олегом с первого раза угадала, но не всем же так везет. А нам с тобой отсюда уезжать некуда. Мы с тобой крепостные актрисы, сама понимаешь.

– А если не получится? – вдруг неожиданно для себя спросила Юля, хотя вообще-то хотела возмутиться насчет «крепостных» – кто как хочет, а она уж точно свободная!

– Ну, тогда ты не актриса. И не режиссер. Пошли, зал закрывать пора. Ты иди, я сама ключи сдам на вахту, – и Тарасова кивнула головой, отпуская Юлю.

…Петя, усмехаясь, вел машину, рядом сидела мать, а на заднем сиденье бушевала Александра, размахивая руками и подскакивая до потолка. Мать молчала, с преувеличенным вниманием разглядывая знакомые до мельчайших деталей окрестности. Возле дома, где жила Саша, они остановились; Саша, треснув дверцей, немедленно выскочила наружу.

– Петька, ты посиди, я ей пару слов скажу, – попросила Марианна Сергеевна. – И домой поедем.

– Зачем ты при людях, мама? Что ты там наговорила? Я замужем! И я люблю своего мужа! – продолжала возмущаться Александра.

– Люби сколько влезет! Кто же тебе мешает? – хладнокровно согласилась мать. – Только недолго. Знаешь, мне кажется, что ошиблись мы с ним. Не тянет парень. И отец – только это между нами, ладно? – говорит, что он с гнильцой. Не прочь денег взять, а ему рано еще. В самом начале репутация должна быть безупречной.

– То есть ты хочешь сказать, что это была не шутка? – Саша с изумлением смотрела на мать.

– Не таращи глаза, они у тебя и так огромные! Дал же бог… – восхитилась Марианна Сергеевна. – Ты очень даже не дура, Сашка! Вот и думай головой. Про Ирку и прочих я так сказала, для числа. А на самом деле шансы есть у тебя. Ну, если честно, еще у Юльки. У нее такая порода… Короче говоря, она еще себя покажет, помяни мое слово. Вот и посмотрим, чья возьмет: Юльки с Тарасовой или наша с тобой. А если что, у нас и отмазка есть: шутка это, мы с тобой не всерьез, мы для театра, на общее, то есть, благо. Поняла?

– Мама, да никто же всерьез и не принял… – начала было Сашка.

– Головой. Думай! – сухо отчеканила Марианна Сергеевна, уселась в машину, хлопнула дверцей и кивнула сыну: – Поехали!

А Саша еще постояла, озадаченно глядя вслед удаляющейся машине, и только потом медленно пошла к подъезду.

С фуршета после премьеры спектакля «Канотье» Павел благополучно сбежал. Купил всем актрисам по огромному букету (бедные старушки-билетерши едва вынесли их на сцену), директору театра, решительной, с резкими манерами даме, его шофер передал ящик хорошего шампанского, и Павел, соорудив на лице приличествующее случаю выражение, даже выпил с ними за успех. А потом наврал, что у него важный телефонный разговор с Санкт-Петербургом – и улизнул.

Теперь он мог себе это позволить. За этот месяц он сумел так себя поставить, что все считали его приятным и культурным человеком, который, однако, жестко держит дистанцию с теми, кому «не положено». Так что его даже не останавливали, почтительно попрощались и проводили до дверей. А странно, что мэра с супругой нынче не было ни в зале, ни на фуршете. Не заболел ли уважаемый Геннадий Матвеевич? Хотя нет, утром созванивались насчет покупки нового оборудования для детской поликлиники, и он был здоровехонек. Надо бы уточнить. Павел уже знал, что без веской причины местное руководство премьеры не пропускает. Интересно…

Настроение у Мордвинова было препаршивое. Он вообще не любил конец октября, неприятное время, когда бывшая золотая красавица-осень уже обессилена, стара и некрасива, а зима еще ленится и не спешит приступить к выполнению своих обязанностей по наведению порядка. От этого в природе царят мокрая серость, уныние и хаос, и на душе не лучше. Павел пытался вспомнить, когда в последний раз видел солнце и голубое ясное небо, и не мог. Выходило, что давным-давно не видел: приходил на завод затемно и затемно уходил, а днем за окном висела почти осязаемая серая мокрая хмарь. Эх, смотаться бы в Ниццу на выходные! Да куда там, привязан к заводу, как раб на галерах.

Собираясь в театр, он предвкушал хотя бы приятный вечер в красивой обстановке, хорошую музыку, возвышенные речи со сцены и, конечно, прекрасную Александру в какой-нибудь роли, все равно в какой. Но увиденный спектакль его неприятно поразил. На сцене была любовно и подробно воссоздана давящая атмосфера убогого неустроенного быта: облезлая мебель, какое-то тряпье, хлам, коробки. Герои – все, как на подбор, злобные и отвратительные неудачники – истерично выясняли запутанные отношения на языке, совершенно далеком от того, на котором привык общаться Павел и который уж тем более не ожидал услышать с театральных подмостков. Неустроенность, неблагополучие, безысходность, раздражение, то и дело срывающееся в истерику…

Павлу стоило больших трудов уговорить себя потерпеть и не сбежать в антракте: он представил, как будет зиять пустотой его место в первом ряду, и остался. В конце концов, бедные актеры не виноваты, что режиссер (Павел не поленился заглянуть в программку: Юлия Ваганова) и драматург видят жизнь именно в таком непривлекательном ракурсе.

Второе действие он почти не запомнил: на сцене истерично выясняли отношения, кричали, плакали, швыряли вещи, а он думал о том, что завтра ему предстоит серьезный разговор с дядей, потому что ситуация с износом оборудования на заводе обстоит даже хуже, чем он предполагал. И Сашу среди прочих персонажей он едва узнал, окончательно рассердившись на режиссера… как ее там? Это ж надо было превратить ослепительно красивую женщину в бесполое существо, на которое тошно смотреть. Если это и есть искусство, то Павлу оно категорически не понравилось. Еще более неприятно удивило, как принимали спектакль зрители: смеялись, замирали, сопереживая, и взрывались аплодисментами. Впрочем, у них тут, в их деревне, наверное, принято так бурно реагировать, независимо от того, что показывают, раз уж пришли в театр, с нарастающим раздражением думал директор.

Это раздражение не оставляло его и дома – вот уже второй день подряд! Он вдруг впервые почувствовал, как неуютно ему в этом «казенном доме», где стоит чужая мебель, висят отвратительные плюшевые портьеры с кистями (так здесь понимают шик!) и пахнет чужой жизнью. Но больше всего ему не хватало вида из окна, того самого, который был у него дома, где были простор, небо, солнце или пусть даже тучи. Теперь он никогда не открывал портьеры, потому что смотреть на дорогу из окна коттеджа казалось бессмысленным. Эх, надо было улететь на выходные домой, хоть с мамой повидаться, а он, как дурак, вместо этого ждал премьеры, потому что есть правила… А вот мэр наплевал, и правильно сделал. От этой мысли Павлу стало еще тоскливее. Вчерашняя премьера просто-таки вогнала его в депрессию. Ничего, завтра понедельник, начнется круговерть, и все понемногу встанет на свои места. Надо лечь спать пораньше – вот и все.