Распутник - читать онлайн книгу. Автор: Грэм Грин cтр.№ 18

Пьянство и разврат являлись ему не в очаровательно-неверном обличье мадам Рампан и прочих разбитных красоток из пьесы его друга Этериджа «Палец ей в рот не клади». Если вкус к беспутной жизни перешел к Рочестеру от отца, то и от суровой матери досталось вполне достаточно, чтобы со всей остротой осознавать, чтó за безобразие и чтó за уродство он предпочел «любви, миру и верности», неизменно поджидающим его в Эддербери. И сама эта прямодушная и вместе с тем полная предрассудков женщина, старая леди Рочестер, не смогла бы заклеймить условную «Коринну» яростней, чем ее распущенный донельзя сын, пусть и мелькают в приводимых далее строках нотки сочувствия жертве собственных страстей от ее горемычного собрата по несчастью:

Летели окрыленные часы

Ее впервые явленной красы;

С дарами в дверь стучали все подряд

В блаженном предвкушении услад;

Пока не повелел коварный рок,

Чтобы мудрец на ложе с ней возлег —

И, рассмеявшись, тут же вышел прочь:

«Не ступа ты, чтобы в тебе толочь!»

Ее, прознав про скорый этот суд,

Теперь Memento Mori все зовут;

Ославлена, больна, посрамлена,

Старье свое в заклад сдает она;

Полгода кое-как играет роль —

И засыпает на зиму, как моль,

Чтобы весной — на месяц, на денек —

Кого-нибудь прельстил ее манок.

«Зима», одна из четырех аллегорий времен года [33]

Не щадил Рочестер и самого себя, судя по автопортрету, набросанному в стихотворении «Распутство» (если это, конечно, автопортрет):

Встаю в двенадцать, завтракаю в два,

К семи, напившись допьяна сперва,

Лакея шлю, чтобы привел мне блядь,

А приведет — попробуй совладать:

Цена чрезмерна и сама страшна;

Усну — стащив кошель, уйдет она;

Во сне придут богатство и стояк,

А наяву — ни пенни и никак.

И если вдруг проснусь, и зол, и пьян, —

Где взять, на что купить бальзам для ран?

Проштрафившийся разве что лакей

За все заплатит задницей своей?

Терзаю всех, пока не выйдет хмель, —

И снова до двенадцати в постель.

Таким образом, идет нешуточная война между обладающей особым даром «терзать всех» пуританкой-матерью и вечно окутанным винными парами отцом. Вслед за «парнем из Шропшира» [34] Рочестер вполне мог бы воскликнуть:

Восток, увы, сидит во мне

И Запад — в вечной с ним войне!

В конце концов тело не выдержало двойной нагрузки, война завершилась полным истощением обоих противников, но материнская сторона все же взяла верх.

Состояние беспросветного отчаяния, в котором, похоже, только и сочинял стихи Рочестер, в существенной мере совпадало с общими настроениями эпохи. Какие надежды возлагали лучшие умы на Реставрацию — и каким горьким разочарованием ознаменовался ее приход; как твердо рассчитывали на победу над Голландией — а война обернулась сплошным позором. Обманутые ожидания, как правило, не исчезают бесследно, а превращаются в неизбывную горечь; война, закончившаяся поражением, приносит мир, но никак не чувство умиротворения. Нам не хватает испытанных на войне волнений, мы уже подсели на них, как на наркотик. В годы после замирения с Голландией английскую литературу поразила болезнь, имя которой сплин, — и британским писателям моего поколения (прозванного потерянным) это весьма знакомо. В письме Сэвилу Рочестер выразился так: «Мир с тех пор, как я могу его вспомнить, непоправимо одинаков, и тщетно было бы надеяться изменить его». Разочарование, монотонность, скука — вот что точило самые тонкие умы. Лишь менее чувствительным людям удавалось найти утешение в мелких скандалах, пришедших на смену приключениям и высоким надеждам.

Одним из таких людей был Генри Сэвил — придворный «толстяк». Любая добыча была ему хороша, а изобильные телеса давали друзьям, да и ему самому повод для вечного веселья. В сентябре 1671 года в письме болеющему у себя в деревне Рочестеру Джон Маддимен яркими красками расписал историю посягательства толстяка на честь леди Нортумберленд:

Миледи гостила у лорда Сандерленда, а кавалера разместили в примыкающих покоях, откуда он глубокой ночью, ведомый злым гением собственной похоти, и проник в ее спальню, что не составило труда, так как болт из замка он ухитрился вытащить еще накануне, а задвижка была только с его стороны. Но то ли он приступил к делу чересчур рьяно, то ли, напротив, ограничился угрожающе недвусмысленной демонстрацией собственных достоинств, — в любом случае безупречно добродетельная дама, переполошившись, принялась дергать за сонетку (к несчастью, висящую прямо у нее над головой) с такой силой, словно не только сердце несчастного сладострастника, но и весь дом оказался объят пламенем. В спальню прибежала служанка, а наш герой ретировался в безутешном отчаянии. Семья Нортумберлендов в ярости, речь идет исключительно об убийстве, так что мы, увы, скорее всего, лишимся одного из бесценных друзей; да послужит все это письмо доказательством того тезиса, что каждый должен придерживаться собственной стези и ни в коем случае не ступать на чужую.

Надо было как-то жить дальше — и Рочестер пил, чтобы сделать жизнь выносимой; он писал стихи, чтобы пройти сквозь чистилище собственного несчастья; он пытался возобновить приключения, закончившиеся вместе с войной, вживаясь в роль то кабатчика, то астролога. Чтобы забыть и избыть бренный мир, он предавался двум крайностям — любви и ненависти. Сэр Кар Скроуп («полуглазый рыцарь»), граф Малгрейв, да и сам король служили ему орудиями бегства от действительности — точь-в-точь как мисс Барри, мисс Робертс, мисс Как-бишь-там и бесчисленные девки из Вудстока.

Науку ненависти он освоил рано. Науку ненависти, помноженной на неблагодарность, что наводит на мысль о том, что пьянство уже порядочно подпортило ему характер к концу 1667 года, то есть всего через десять месяцев после женитьбы. 5 октября Рочестера пригласили в Палату лордов, вместе с его будущим смертельным врагом графом Малгрейвом. Это было знаком особой королевской милости, так как обоим молодым людям не исполнился еще двадцать один год и их включение в палату вызвало определенные нарекания. 8 ноября

в Палате лордов разгорелся спор и было проведено разбирательство на тот предмет, имеют ли право заседать в Палате лорды, еще не достигшие совершеннолетия, даже если таково письменное предписание короля. Дело затрагивает лорда Малгрейва и лорда Рочестера, последний из которых уже прибыл в Палату, вручив королевское предписание; здесь, однако же, сомневаются в том, что несовершеннолетний может быть членом Верховного суда, и поэтому обоим скорее всего укажут на дверь.