Замена объекта - читать онлайн книгу. Автор: Александра Маринина cтр.№ 82

Мы выкопали ямку, положили в нее Арамиса, присыпали землей. Я рыдал над могилкой кота так громко и отчаянно, что Михаил Васильевич крякнул и отвернулся, а Софья Яковлевна, не скрываясь, вытирала слезы.

Они уже знали, что я живу один и дома меня никто не ждет, поэтому повели ночевать к себе.

- Не надо тебе сегодня оставаться одному, - сказал Филонов. - И завтра в школу не ходи, побудь у нас дома с Соней. Она тебя полечит, примочки поставит, ссадины чем-нибудь помажет. Первые сутки - они самые тяжелые, по себе знаю. Надо непременно, чтобы кто-нибудь рядом был. И плакать в горе одному нельзя, иначе такое одиночество за горло берет - хоть вешайся. Когда плачешь от горя или обиды, обязательно нужно, чтобы кто-нибудь плечо подставил. Ты Сонечке в плечо поплачешь - тебе легче станет, вот помяни мое слово.

Я согласился и остался у Филоновых до вечера следующего дня. Михаил Васильевич оказался прав во всем, я действительно то и дело принимался плакать, вспоминая мученическую смерть Арамиса и представляя, как ему было больно и страшно, а Софья Яковлевна обнимала меня, подставляя плечо, в которое я и лил свои горькие мальчишеские слезы. Она целый день ставила мне примочки и компрессы, мазала пахучими мазями, от которых ранки и ссадины невыносимо щипало, но к вечеру я, как ни странно, выглядел почти прилично. Видно, опыт обращения с побитыми пацанами у нее был огромный. Когда вернулся со службы Михаил Васильевич, она спросила:

- Ну как, Игорек, домой пойдешь или еще на одну ночь останешься?

- Пойду домой, - твердо сказал я. - Родители начнут беспокоиться, если я столько времени к телефону подходить не буду. Спасибо вам за все.

- Ладно, домой так домой, - почему-то вздохнул Филонов. - Пошли, провожу тебя, заодно прогуляюсь.

- И хлеба купи по дороге! - крикнула нам вслед Софья Яковлевна.

На улице мы некоторое время шли молча, потом участковый заговорил:

- Я узнал, кто это сделал.

- Их посадят в тюрьму? - с тупым безразличием спросил я.

- Нет, сынок, в тюрьму их не посадят. Трудно будет доказать, что они напали на тебя без всякого повода, ведь свидетелей-то не было. Их родители наймут адвокатов, и те будут подводить дело так, что это была обоюдная драка, а за драку малолеток не посадят. Скажу тебе больше, если все сойдется на обоюдной драке, то и у тебя будут неприятности, в милиции на учет поставят, в школу сообщат. В общем, нахлебаешься. У этих ребят родители такие, что тебя в покое не оставят. Еще и так повернут, что ты один во всем виноват, а они - ангелочки с крылышками.

- Но они же моего кота убили! - в отчаянии воскликнул я.

- Сынок, за кота им ничего не будет, нет такой статьи в Уголовном кодексе. Человеков убивать нельзя, а животных - пожалуйста. Такие у нас законы, и ничего мы с тобой с этим поделать не можем. И опять же нет свидетелей. Но одно я тебе могу пообещать: я с этих ребят глаз теперь не спущу. И не дай бог им сделать хоть что-нибудь, что подпадает под статью. Костьми лягу, чтобы их упечь. Ты мне веришь?

- Верю, Михаил Васильевич. Только Арамиса этим не вернуть.

- Это верно, - кивнул Филонов. - Это ты правильно говоришь, сынок. Хорошо, что у тебя сердце не жестокое. Но ты все равно знай: я про твою обиду помню и мерзавцев этих прощать не собираюсь.

Мы расстались возле моего подъезда. Михаил Васильевич велел мне записать его телефоны, и служебный, и домашний, и приходить в любое время, если на душе станет тяжело. Поднимаясь в лифте на свой этаж, я думал, что вполне справился с собой. Однако стоило мне войти в кухню и увидеть кошачьи мисочки, сиротливо стоящие в углу, у меня в глазах потемнело. Но я уже смог не заплакать. Только голова закружилась.

На следующий день я пришел в школу и немного отвлекся. Разумеется, мои ссадины были замечены, и пришлось признаваться, что меня побили. Больным самолюбием я никогда не страдал, тем более обидчиков было шестеро, так что во всей истории не было ничего постыдного для меня даже с точки зрения девятиклассника. Про Арамиса я рассказывать не стал, боялся не совладать с нервами и разреветься, а вот это уже, по моим представлениям, было стыдно. Одно дело плакать на плече взрослого дяди участкового, и совсем другое - при одноклассниках, среди которых к тому же есть одна особенная девочка…

Еще через несколько дней я полностью оправился, по крайней мере, я так думал. Во всяком случае, я даже пошел на репетицию нашего рок-ансамбля и с ходу сочинил новую мелодию, такую щемяще-грустную, что ребята смотрели на меня с недоумением. Это я-то, первый весельчак и поклонник забойных ритмов, - и вдруг такая музыка!

Я возвращался с репетиции, напевая про себя новую мелодию и прикидывая варианты аранжировки, и вдруг увидел идущую мне навстречу девочку с котенком на руках. Котенок был совсем крошечным, месяца полтора-два от роду, невероятно симпатичным и трогательным, но самое ужасное - он был сиамским. Точно таким же, каким был когда-то мой Арамис. Горло перехватило, в глазах снова потемнело, и я понял, что сейчас разрыдаюсь прямо на улице, при всем честном народе. И дом-то мой - вот он, я уже иду вдоль него, но он ужасно длинный, а подъезд, в котором я живу, - самый последний. Я совсем потерял голову и нырнул в первый же подъезд, подбежал к лифту и нажал кнопку почти наугад, стараясь попасть на самый последний этаж. Слезы уже заливали мне глаза, и я ничего не видел, но успел сообразить, что чем выше этаж, тем больше шансов, что по лестнице никто не ходит, стало быть, меньше риска оказаться замеченным в столь неприглядном виде. На верхних этажах люди обычно сразу садятся в лифт и на лестницу, которая расположена за углом лифтового холла, не заглядывают.

Приехал я, как оказалось, на шестнадцатый этаж, то есть действительно на самый верхний. Из последних сил сдерживая рыдания, я выбрался из лифта и толкнул дверь, ведущую на лестницу.

- Господи, что с тобой? - послышался совсем рядом чей-то голос.

На лестнице стояла взрослая девушка и курила. Это и была Света Кошелева, которая, руководствуясь теми же соображениями, что и я, пряталась здесь от родителей, которые запрещали ей курить.

Вот так мы и познакомились.

История эта имела два важных для моей жизни последствия. Во-первых, я приобрел замечательного, умного и надежного друга - Светку. И во-вторых, я понял, как это важно, когда твоему горю кто-то сочувствует, даже если само горе на сторонний взгляд кажется незначительным и даже горем-то называться не может. Очень важно, чтобы в тяжелый момент кто-то подставил плечо, в которое можно просто поплакать. Детям плечо не подставляют, потому что их горе кажется смешным. Старикам тоже его не подставляют, потому что старики мало кому нужны и интересны.

Только не думайте, что я прямо в тот самый момент решил: стану участковым. Конечно, это было бы красиво, но это неправда. Решение пришло позже, примерно через год, в течение которого я вспоминал все то, что случилось, продумывал и оценивал каждое слово, сказанное мне Михаилом Васильевичем Филоновым и его женой Софьей Яковлевной. Я часто приходил к ним в гости, пытаясь разобраться в собственных мыслях и ощущениях, но о милицейской службе не думал.