Саквояж со светлым будущим - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Устинова cтр.№ 29

Гадость какая! Гадость и глупость.

Надо же было так вляпаться.

После водки он быстро уснул, но часов в пять проснулся и больше уже не спал, маялся, ворочался, пытался даже телевизор смотреть, но не смог и засел за компьютер. К тому времени, когда пришла Маша, он под горячую руку написал уже страниц восемь и теперь раздумывал, переписывать или и так сойдет.

Почему-то она не спешила подняться к нему, тихо возилась внизу. Он слышал, потому что дверь из его кабинета на площадку была приоткрыта. Через несколько минут оттуда, снизу, потянуло запахом кофе.

Он перечитал написанное, в одном месте поморщился, в другом засмеялся, в третьем быстро дописал и решил, что все пристойно. Можно и так оставить.

Правда, действие на этих восьми страницах решительно никак не развивалось, одни умные рассуждения, но это ничего. Ладно. Дальше пойдет веселее.

— Доброе утро, Дмитрий Андреевич.

Не поворачиваясь, он буркнул:

— Привет. Свари мне кофе.

Несколько секунд было тихо, а потом прямо перед его носом на столе возник подносик, а на нем кружка, от которой остро и сладко пахло, а рядом жесткая от крахмала салфетка, и серебряные ножик и ложка, и еще тарелочка, а на тарелочке два золотистых тоста, сыр и еще что-то вкусное, утреннее, символизирующее радость бытия.

— Спасибо.

— Дмитрий Андреевич, мне нужно с вами поговорить.

— Валяй.

Он взял тост, намазал на него паштет, откусил, засыпал крошками майку, стал стряхивать их пятерней и стряхнул — на клавиатуру.

— Маша!

Она нагнулась через его плечо и дунула на клавиши. Крошки разлетелись.

— Теперь все бумаги будут в крошках, — пробурчал Родионов недовольно, и еще откусил, и отхлебнул кофе, и в желудке стало тепло и хорошо, а на душе светло, и даже задержанная рукопись показалась неважной. Что там рукопись, когда есть бутерброд и кофе с молоком!

— Дмитрий Андреевич, мне нужно с вами поговорить.

— Ну, валяй, валяй!…

Она вышла из-за его плеча, обошла стол и села почему-то далеко, у самого окна, в неудобное кресло с высокой спинкой.

Кресло было найдено на помойке родионовским другом Григорьевым, который, будучи парижанином той самой «третьей волны» эмиграции, то есть уехавшим не слишком давно, чтобы все забыть, и не слишком недавно, чтобы не успеть соскучиться, очень любил русскую старину.

Григорьев, как все порядочные французские эмигранты, имел в дедушках русского академика, половину леса в Луцине, которая ошибочно была принята за дачный участок и выдана дедушке Академией наук именно в качестве участка. Как все французы, он очень любил Москву, разумеется! Едва только стало возможно, он открыл здесь отделение своей французской фирмы, завел приличную квартирку и приютил собаку Полкана. Полкан, будучи беспризорным, таскался по Луцину, попрошайничал, а на Новый год наедался так, что застревал в заборе, и приходилось выламывать ветхие колья штакетника, потому что Полкан не проходил. Время от времени Григорьев находил где-то то часы, то креслице николаевских времен и свозил это все на Ленинский знакомому антиквару Исааку Израилевичу. Исаак Израилевич реставрировал находку, и Григорьев получал совершенно ожившую, хотя подчас и не слишком удобную, вещицу.

Кресло, в которое зачем-то села Маша, дожидалось в кабинете у Родионова отправки в Париж, но дело застопорилось. Родионов подозревал, что друг его Григорьев пребывает в мучительных противоречиях с собой — неожиданно для себя он вдруг открыл, что в Москве… интереснее, чем в Париже.

В Москве есть нерв, напряжение жизни и, главное, есть то, чего так не хватает за любой границей. Здесь есть те, чье воображение можно поразить, а это так важно! Весник на своем особенном вороньем языке сказал бы, что это самое поражение воображения — одна из важнейших мотиваций! Здесь есть друзья, коллеги по бывшей работе, бывшие и настоящие жены, соученики, подруги, родственники, давние знакомые, недавние знакомые, знакомые родителей и родители знакомых — и всем есть до тебя дело, и всем до ужаса любопытно, кем ты стал, и страсть как хочется узнать, на что ты годен!

Родионов знал это по себе. Когда он стал знаменит и узнаваем, приятельницы его матери, дружившие с ней по сорок лет, поначалу с деланым недоумением спрашивали, чем же на самом деле занимается ее сын — пишет книжки? Какое странное занятие, ей-богу! А почему он при этом на работу не ходит?! Потом они лишь поджимали губы, а потом и вовсе перестали с ней здороваться, и тут Родионов понял, что у него все хорошо! Все просто отлично! Барометр показывает «бурю», а это гораздо лучше, чем «великая сушь»!

— Великая сушь, — пропел Родионов на мотив из оперы «Князь Игорь». — Великая, великая сушь!…

— Дмитрий Андреевич…

— Я не слышу, что ты там мяукаешь, — сказал он громко, — и зачем ты туда села? Мне тебя не видно. Пересядь и говори, в чем дело.

Маша помедлила и не пересела. Что-то с ней странное сегодня!

— Дмитрий Андреевич, я не могу ехать с вами в Киев. Простите.

Родионов сосредоточенно дожевал тост, а потом допил кофе.

— Я могу спросить, почему?

— По семейным обстоятельствам, Дмитрий Андреевич.

— Что это такое за обстоятельства?!

— Я… не могу вам сказать.

— Понятно.

Он зачем-то вытер руки о джинсы, вылез из кресла, пнул его ногой, так что оно шустро покатилось в сторону, и стремительно подошел к Маше. Когда ему было надо, он умел двигаться очень быстро.

Она вскочила и забежала за кресло.

— Так, в чем дело? Нам завтра лететь, а ты такие… фортели выкидываешь!

— Я не полечу, Дмитрий Андреевич. Я не могу.

Тут он заметил, что у нее какое-то странное лицо, как маска. И еще сбоку какая-то полоса, то ли желтая, то ли красная, не зря она села спиной к свету, как в детективе!

Родионов взял ее рукой за подбородок, повернул к свету и все увидел, хотя в следующую секунду она вырвалась. У нее стали злые и несчастные глаза.

— Ты что? Подралась? — спросил Родионов первое, что пришло ему в голову, потому что он сам подрался. Вот совпадение какое! — И с кем?

— Я ни с кем не дралась, Дмитрий Андреевич. Но у меня… проблемы, и ехать я никуда не могу.

— Маша, что случилось?! Тебя что, вчера в КПЗ забрали? Били? Издевались?

— Никто надо мной не издевался и не бил, Дмитрий Андреевич. Мне нужно… уладить свои дела. Я вас отвезу сегодня на НТВ и завтра на самолет, но сама лететь не могу.