Crysis. Легион - читать онлайн книгу. Автор: Питер Уоттс cтр.№ 53

– Он ошибается! – вопит Натан Голд. – Харгрив – наша единственная надежда! Пустите меня наверх!

Чино – парень некрупный, но с ним шутки плохи. Чино хочет, чтоб Голд двигался в нужную сторону, и Голд движется в нужную сторону. Но не сдался, кричит мне:

– Да не слушай его, делай по-своему! Расскажи про мух-скорпионниц! Это их убедит!

– Солдат! – вдруг раздается за спиной.

Я поворачиваюсь, почти напуганный.

Барклай смотрит на меня из-за трех рядов коек, полных искалеченными гражданскими.

– Ты – со мной, – говорит полковник.

Экстренное заседание тайной комиссии CSIRA

по расследованию Манхэттенского вторжения

Предварительный допрос свидетеля, выдержка, 27/08/ 2023. Субъект: Натан Голд.

Начало выдержки:

Да, конечно, не было у меня приборов, чтоб такую микроструктуру обнаружить, даже когда я в «Призме» работал. Я ж системщик, а с нанозаковырками пусть студенты разбираются, как раз по ним дело. Но если б и были приборы, вряд ли я стал бы такое искать. С какой стати ожидать, что шкура боевого доспеха окажется утыканной протеинами-рецепторами? Да на кой ляд такое проектировать, зачем?

Думаю, Харгрив и сам поначалу не подозревал, что у него получилось. Это обычная проблема, когда приспосабливаешь для себя чужую технологию. Ведь не знаешь, зачем та часть или эта, не понимаешь назначения, просто копируешь кусок за куском, а к чему они – не понимаешь. Ага, скопировали, и оп-ля: самый лучший искусственный мускул из всех, какие видели! И к чему эти наноштучки – без понятия, но если их выкинуть, чертова штука не работает, потому лучше их оставить на месте. Откуда нам знать про, мягко говоря, необычный подход цефов к терраформированию, про свойства «Харибды»? Откуда нам знать, что каждый кусок цефовской снасти оснащен интерфейсом для взаимодействия со спорами прямо на молекулярном уровне? Мы попросту копировали и переносили – и, конечно, выдали на-гора первоклассный боевой доспех, но каждый его квадратный миллиметр утыкан рецепторами, и кто знает, какие сигналы они подают, когда к ним прицепится не тот энзим?

Я речь веду не просто про базовую нанохимию. Дело и в структурах высшего порядка, в нейронных сетях. Харгрив загнал в них свою операционную систему, запрограммировал комбинезон под наши потребности. Но я уверен на все сто: не программировал он его заваливать все наши машины при попытке связаться с глубинными протоколами. Не любит Н-2, когда люди суют туда нос. Это как злого кота к ветеринару носить: тварь шипит и царапается. Н-2 вышиб все сервера в Сети – я такого в жизни не видел. Даже Харгрив не рассчитывал, что у Н-2 могут быть свои цели.

Жаль мне бедняг, кому довелось внутри оказаться. Я уже двоих знаю, и оба парни что надо. С Пророком я давно вожусь, и он – крутой на все сто! Алькатраса я недавно встретил, дня два-три всего, но и он вроде парень толковый и порядочный. Но загадочный. Пару раз замечал: смотрит на меня – ну, я лица его не вижу, но мне кажется, смотрит, и такое чувство, странное очень, будто он уже на пределе и вот-вот вспылит, раздерет меня в клочья. Но – не разодрал, вы же знаете.

И заметьте, Пророк и Алькатрас – хоть оба и солдафоны до мозга костей, но очень разные. Пророк ни на минуту не замолчит, всегда шутит, Алькатрас же… скажем так, не дока он по части социальных навыков. Но их сунули в Н-2 – и даже такие разные люди стали похожими. И структура голоса, и энцефалограммы, и прочее – от побывки в комбинезоне все становится одинаковым.

Конечно, ничего страшного – это человек и система друг к другу приспосабливаются, только и всего. Но честно скажу: временами у меня от такой подгонки просто волосы дыбом. На первый взгляд Н-2 превращает тебя в колесницу Джаггернаута, со всей этой искусственной яростью, подстегнутыми рефлексами и сверхпроводящими мозгами. Но бедняга внутри чувствует и делает только то, что ему позволяет чертова скорлупа. Снаружи-то да, выглядит, будто он – абсолютный надиральщик задниц кому угодно, дикая неукротимая мощь, но на самом деле человек внутри на коротком поводке, он, хм…

Укрощен!

Вот самое то слово – укрощен.

Я следую за Барклаем к грузовому лифту, и мы спускаемся.

– Твой приятель – мешок с дерьмом, – замечает полковник.

Я за день не сказал и слова, но сейчас кажется важным поддакнуть полковнику, и я киваю.

– Говорит, в неразберихе удрал – то есть удрал от Тары Стрикланд. Я ее знаю. Прежде чем сорваться с катушек, она была офицером «морских котиков», причем не из последних. От нее так просто не убегают. Она отпустила его.

Кабина дергается, останавливается, двери открываются со скрежетом.

– Вопрос: почему? – говорил полковник.

Я иду за ним к наблюдательной галерее. Несомненно, десятилетиями тут был просто глухой чулан, но недавно прорезали окна, вставили рамы, и теперь можно, топча сплошной ковер битого стекла, смотреть на перрон через дыры. Толпа гражданских нервничает у поезда метро. На всякий случай по соседству дюжина морпехов, но толпа выглядит не опаснее мышей в сарае.

Конечно, оно в мгновение ока переменится, если осьминожки вздумают заглянуть в гости. Видывал я, как старухи младенцев швыряли волкам, чтоб самим удрать.

– Посмотри на этих людей, – говорит Барклай, и я не уверен, ко мне ли он обращается. – Я вырос в Нью-Йорке. Любой из них может оказаться моим родственником. А если тут случится то же самое, что и на Лингшане…

Качает головой, идет к решетчатой двери в дальнем конце галереи. Мы попадаем в комнату управления, явно не менявшуюся с прошлого столетия. С потолка свисает ржавый жестяной конус, под ним – ничем не прикрытая лампа накаливания. На стене – шеренга древних мониторов, на них подается изображение от видеокамер, натыканных по всему вокзалу. Пара бойцов сидит за старинным пультом управления – во всю длину комнаты, – и там куча кнопок, тумблеров и настоящие лампочки, мать их, крохотные лампочки накаливания, закрученные в схему нью-йоркского метро. Боец шлепает ладонью по пульту, ворчит: «Чтоб его, ничего ж не работает!»

Сочувствую. Я-то думал: прошло восемь лет всего с Черного вторника, и пять лет после кардинальной переделки Центрального, тут все должно быть с иголочки. Но техника здесь в одном шаге от дымовых костров и веревочных сигналов. Кажется, реконструкция вовсе не была великим и славным мегапроектом, как нам втирали: отстроили, что на поверхности торчать должно, и на том успокоились, а подвалы остались прежними.

– Я был на Лингшане, – говорит Барклай. – Видел, как умер Стрикланд – отец Тары. Когда она узнала… надломилось в ней что-то. Выпивка, дурь – и несколько не совсем умных приказов. Под трибунал пошла, уволили. А теперь она – королева в ЦЕЛЛ и получает раз в пять больше прежнего. Отец ее, наверное, в могиле пере…

БУМММ!

С потолка сыплется песок, лампочка мотается туда-сюда, комнату заполняют кривляющиеся тени.