Но Гизельберт не признавал отговорок.
– Ты знаешь дорогу. Да к тому же ты единственный человек, который сможет опознать, что арденнская Звезда – именно та особа, которую мы разыскиваем.
Леонтий понял, что Гизельберта не переубедишь. Тот словно загорелся этой идеей и был столь нетерпелив, что хотя и послал гонцов к своим основным сторонникам, но, едва съехались первые шесть, как решил отправиться в путь.
– Главное, что Гильдуэн и Матфрид здесь. Они из лучших лотарингских семей. Да и близнецы из Верьвье что-то стоят, а слову аббата из Арлона и сеньора Адама Мезьерского все поверят. Так что если я и эти шестеро покажут под присягой, что имели плотскую связь с герцогиней, – этого будет вполне достаточно, чтобы опорочить сию благочестивую Звезду и заставить всех усомниться, что ее дочь – ребенок старика Длинной Шеи.
Они выступили в путь немедля. Ведь если Леонтий отыскал герцогиню, то не сегодня-завтра ее могут обнаружить и люди канцлера. Свой план Гизельберт поведал спутникам уже в пути. И, как и ожидал, он привел их в неописуемый восторг. Один рассудительный Гильдуэн потер родимое пятно на щеке.
– Наша история может плохо кончиться. Эта Звезда ведь не просто врачевательница лесных дикарей, она венчанная герцогиня, и у нее могущественная родня.
– …Которая просто отреклась от нее, когда это было им выгодно. Отрекутся и на сей раз. Особенно, если поймут, что ее слово ничего не будет стоить против показаний шестерых лотарингских вельмож и их принца. Да и Леонтий не откажется прикоснуться к лакомому кусочку. Не так ли, грек?
Леонтий мрачно плелся в конце кавалькады весело гогочущих беспечных молодцов. Он не хотел быть втянутым в эту историю, ведь когда-то покушение на Эмму стоило ему всей его карьеры. Правда, теперь он под защитой Гизельберта, но от красавчика-принца чего угодно можно ожидать, и Леонтий невольно съеживался, когда Гизельберт недвусмысленно намекал, что дочь Эммы может быть и его ребенком. Согласно кивал. Что ж, и такое возможно, но меньше всего он желал, чтобы выволокли на свет божий ту историю.
А ведь тогда Ренье просто отдал ему Эмму, не заботясь о последствиях. И это послужило крахом планов Леонтия. Нет, эта рыжая не к добру встретилась на его пути, и он не желал нового свидания, хотя и согласно кивал, когда эти чующие случку молодые жеребцы расспрашивали его, так ли уж хороша племянница Робертина и Каролинга. И вздрагивал. Какие имена! Как он не подумал об этом, когда сам возжелал ее. Но тогда он обладал могуществом, теперь же ощутил на собственной шкуре, что значит быть пешкой в чужой игре, и знал, что если история с герцогиней и сойдет с рук этим вельможным балбесам, то ему явно не поздоровится.
– А видели бы вы, как тоскует о ней варвар Роллон! – смеялся Гизельберт. – Что ж, если она ему так дорога, то наш христианский долг – украсить его надменную голову парочкой рогов.
– А ты не боишься греха? – вновь обращался к Гизельберту все еще сомневающийся Гильдуэн. – Ведь она – венчанная жена Длинной Шеи и по христианскому закону – твоя кровная родственница.
– И тем не менее я не поведу себя, как глупый Ипполит, убежавший от прелестей мачехи Федры, – улыбался Гизельберт. – Но если ты сомневаешься, Гильдуэн, я не держу тебя.
Гильдуэн видел, как темнели вечно меняющиеся глаза принца. Отвечал мрачно, но твердо:
– Вы же знаете, принц, я буду верен вам до конца.
И тогда Гизельберт вновь начинал смеяться.
– Грех! Пусть это будет грех. Но разве ты, мой славный аббат Дрого Арионский, не замолишь за меня сие прегрешение?
Здоровый, скорее похожий на воина, нежели на духовное лицо, аббат Дрого тут же начинал хохотать, затягивал басом литанию. Белокурые близнецы вторили ему с той лихостью, какой поют кабацкие песни, но никак не церковные гимны. Гизельберт смеялся, откидываясь в седле, но неожиданно становился серьезен.
– Мы не сбились ли с пути, грек? И каким дьявольским чутьем ты запомнил дорогу?
Они уже давно съехали с пролегавшего сквозь низины арденнских долин торгового тракта и пробирались по труднопроходимым болотистым топям, переваливали через покрытые нескончаемым лесом горные перевалы. Теперь среди стволов, покрытых мхом и грибными наростами, стоял вечный мрак; дождей не было, но в воздухе держалась обычная для этих мест сырость; пахло гниющей древесиной, опавшей листвой, прелой хвоей. Порой лес обманчиво редел, но просветом оказывались либо заброшенные каменоломни, либо поляны, непроходимые из-за повалившегося леса. Дикие места. Даже веселившиеся в предвкушении предстоящей забавы молодые люди невольно стихали. Ведь и время было самое скверное – канун праздника Всех Святых, время разгула демонических сил.
Путники старались не думать об этом, шумели, дурачились. Но порой суеверно стихали. Так и казалось, что сейчас из-под древесных завалов появится лесная нечисть, уведет навечно в глухую чащу, заманит в дикую топь. Однако Леонтий обладал отличной памятью, дорогу он узнавал по уже однажды виденным и запомнившимся приметам: то расколотое молнией дерево, черным скелетом стоявшее на краю сланцевой скалы, то слабо белеющая в сумраке леса древняя статуя лесной богини – плоское лицо, грубо вырезанные груди. Таящаяся в сумраке лесных троп – кого только не видела она за века, что покрыли сырой зеленью ее жуткое изображение. Гизельберт невольно крестился, косясь на нее, его люди следовали примеру своего предводителя или же вскидывали руки в старинном предохраняющем от злых сил жесте.
Но Леонтий держался спокойно.
– Сейчас дорога повернет вниз, к болотцу с селением лесных углежогов. Там-то я впервые и услышал о Звезде. Оттуда пойдете без меня, ибо далее я не ездил. Наймете проводника.
Его не отпустили. Должен же им кто-то показать обратную дорогу. Леонтий мрачнел. Ему не нравился лес. Даже когда его спутники оживали, заметив таящуюся под деревьями живность – любопытную непуганую косулю, или метнувшуюся по поваленному стволу рысь, или темный силуэт крушащего подлесок рогатого лося, – и с трудом сдерживали охотничий пыл, Леонтий оставался безучастным. У него было дурное предчувствие. Когда-то встреча с Эммой принесла ему одни неприятности, и он не хотел больше видеть Звезду Арденнского леса.
К селению они выехали лишь в сумерках. Это была их четвертая ночевка в лесных селениях, и, как и везде, местные жители глядели на богатых молодых вельмож на прекрасных конях как на что-то невиданное. Но пугливыми не были. Это были свободные люди, не признающие власти над собой, и резкость в обращении с ними принца и его людей вызывала у них неприязнь.
Но они согласились дать проводника, даже поведали о монастыре святого Губерта в одной из долин и радостно закивали, когда их спросили о Звезде. Называли ее то феей, то святой. Она живет в имении Белый Колодец, недалеко от Святого Губерта. Если они отправятся с началом дня, то уже к закату будут на месте. Никто не спросил, почему они разыскивают лесную целительницу, но едва ли не отказались дать проводника, рассердившись на резкое обращение вельмож. Леонтий даже заметил Гизельберту, что не следует держаться со свободными углежогами, как с вилланами низин. У этих людей еще сохранилась своя дикая гордость, могут и обозлиться.