– Вот увидите, кончится милицией, – сказал Митя.
– Мы просто поздоровались! – вежливо сказала Лена.
Ребята побежали.
– Здравствуйте! – крикнули молодому парню на ходу.
– Привет! – ответил он, не глядя.
– Здравствуйте! – сказали женщине с ребенком.
Мальчик испугался.
– Не бойся, маленький! – сказала женщина ребенку. – Это мальчики и девочки идут из школы и хулиганят…
Ребята засмеялись, Митя с удовлетворением посмотрел на мальчика в очках.
– Ну что?
– Здравствуйте, – бросил Митя деловому мужчине, который только что вышел из машины.
– А кого из вас я знаю? – спросил мужчина.
– Никого, – ответил Митя, – это наш эксперимент.
– Проверка контакта? – спросил мужчина.
– Вот именно! – ответил мальчик в очках. – Как в деревне…
– Понятно, – ответил мужчина. – Но я лично за стирание граней.
– Значит, чтоб не здоровались? – спросила Лена.
– Со своими – да! С чужими – нет. Грамотно? – И мужчина исчез в арке дома.
– Все! – сказала Лена. – Я пришла домой!
– Ты проиграл! – сказал Митя мальчику в очках.
– Нет, опыт продолжается! – ответил что в очках.
Ребята пошли дальше, а Лена вошла во двор. На ступеньках подъезда сидела кошка.
– Здравствуй, кошка! – сказала Лена, присаживаясь на корточки.
Кошка потянулась, выгнула спину и вежливо сказала: «Маяу!»
– Молодец! – похвалила ее Лена. – Ты деревенская.
Квартира Лениной семьи.
От стремительных движений матери Лены в маленькой кухне тесно. Красивая, ладная, она крутится между столом, мойкой, холодильником, плитой, почти одновременно моет, режет, мешает в кастрюле, что-то пробует на вкус. На столе между кочаном капусты и пакетом молока – телефон, который звонит беспрерывно.
У нее еще и собака, большая, с преданным и покорным взглядом. Собака терпеливо ждет своего варева и внимательно следит за всеми бесконечными движениями хозяйки. Вот снова зазвонил телефон.
– Нет, Игнатьев, нет! – кричит женщина. – И не приходи, и не звони. Теперь уже будет суд решать… Нечего меня просить, я твой враг… Не имею права так говорить? А ты имеешь право мне домой звонить? То-то… Отвечать будешь, голубчик, на всю катушку. – И бросила трубку.
Капрал тихонечко тявкнул. И снова телефон.
– Лапочка моя! – запричитала женщина совсем другим голосом. – Не могу говорить, некогда! Ухожу! Я уже в замочной скважине. Позвоню тебе завтра. Ну, послезавтра…
Почмокала в микрофон губами, бросила трубку. А каша в это время залила огонь.
– О господи! – сказала женщина, хватая трубку снова зазвонившего телефона.
– Да! Да!.. Нет, вы это сделаете! – закричала она. – Это решение суда, а не моя просьба.
Бросила трубку, отставила пригоревшую кашу на подоконник, села на табуретку, вздохнула, вскочила снова, кинулась в дело, к плите, и снова зазвонил телефон.
– Привет, мамуля! Все нормально. Что делаю? Ужин варганю.
В коридор вошла Лена. Бросила у входа портфель, сняла туфли и прямо в чулках подошла к матери, выставив вперед лоб. Мать прислонила свой к ее лбу, так они ласково «пободались», как, видимо, всегда делали.
– Это я с бабушкой говорю, – тихо сказала мать, показывая дочери на ноги, мол, обуйся.
– Бабуля! – пискнула в трубку Лена и стала, весело поглядывая на мать, хватать со стола все, что попадало под руку.
– Не хватай грязными руками! – закричала мать Лене – и в трубку: – Отпусти меня, мам! Ничего не успела сегодня сделать.
– Она никогда ничего не успевает, – закричала в трубку Лена. – У нее общественное выше личного! Мы тут с папой умираем с голоду, а она все время говорит по телефону.
– Ну пока, мама, пока…
Но, видимо, бабушка продолжает что-то говорить.
– Ладно, мам, ладно… Голос у меня просто сел. Выступала много. Все, мам, все! Целую тебя. Плита зовет! – Бросила трубку, кинулась к плите.
И снова зазвонил телефон. Зажав ноздри, мать взяла трубку и гнусавым, не своим голосом сказала:
– А ее нету дома! – Снова положила трубку.
– И еще, – строго сказала Лена. – Ты по телефону много врешь.
– Да не вруша я! – в отчаянии сказала мать. – Не вруша я, доченька… У меня иногда просто выхода нет…
Снова зазвонил телефон.
– Все! Не беру трубку! – сказала мать.
– А вдруг это папа?
Мать взглянула на тикающие часы-ходики.
– Папа наш где-то бродит, – сказала мать. – Между прочим… Я тебе хочу сказать… Не всякое вранье – вранье.
– Оправдывается только виноватый, – засмеялась Лена.
– Нет, доча, я серьезно… Вот ты была маленькая, очень болела… Я давала тебе горькие таблетки и говорила, что они сладкие. Это вранье?
Лена засмеялась.
– При чем тут это? Кто сейчас маленький?
– При том! – вдруг закричала женщина и снова волчком закрутилась по кухне. – Вру, потому что бывает надо… Ты знаешь, что такое НАДО? Ты когда-нибудь его видела в глаза? НАДО!
– Видела, – сказала Лена. – Оно такое большое, коричневое, с зелеными ушами и сопит.
Лена показала, какое оно, это «надо». Обе засмеялись.
– Ах, доченька! Женские уловки никогда не проходили по разряду лжи… Это уловки, просто уловки… Ты сама женщина, поймешь… Женщине так много и так часто приходится в жизни обороняться и выкручиваться…
– А я никогда не буду выкручиваться, – сказала Лена.
И она с важностью человека правого ушла из кухни в свою комнату, обычную маленькую комнату, в которой есть все приметы ее жизни, ее взросления. Тут еще и куклы, но уже и полочка с дисками и кассетами. В центре комнаты – пианино. На плечиках, за дверью, косо висит уже не первого года школьная форма с отглаженным пионерским галстуком. Видавший виды заяц с оторванным ухом на диване, а над ним на полстены портрет Высоцкого. Над диванчиком рядом с Высоцким – избирательный плакат с портретом матери. Все в этой портретной матери безупречно – прическа, выражение лица. На другой стене домашняя «стенгазета», посвященная дню рождения. На ней много фотографий с шутливыми надписями.
Лена в детском зарешеченном манежике. «Детка в клетке».
Лену принимают в пионеры. «Одним сборщиком макулатуры больше».
Лена одиноко и задумчиво сидит на берегу. «Ушла в себя от ответственности».
Лена – вожатая. «Если ничего не умеешь – воспитывай других!»