Кто из вас генерал, девочки? - читать онлайн книгу. Автор: Галина Щербакова cтр.№ 13

«Дядя Гера – грамотей», – думает Нелка. Наверху уборщицы ей сказали, что Герман Яковлевич так рано не приходит. «У них работа ночная…»

Нелка ходит по парку. Сейчас здесь ни души, но в самом конце парка есть бойкая тропинка. Ее протоптали на базар жильцы индивидуальных домиков. Чтоб не делать круг по хорошей дороге, они ходят здесь, прямо через кусты. Если сесть на лавочку, можно многих увидеть, ведь сейчас как раз базарное время. Нелка садится. Хорошо, что взяла у Славы рубаху. Ей тепло. Все-таки «Извини, наша юность!» – блеск. Ай да дядя Гера! Она вспоминает певицу Людмилу Петрову, ее невероятно узкое платье. Когда она возвращалась домой, она первым делом кричала: «Люди, спасите меня!» Тогда или Ритка, или тетя Фрида дергали молнию на спине, и несчастная певица «вылезала из оболочки». В общем, она даже неплохо пела, ведь до войны она училась в консерватории. Нелка сидит на лавочке. Лина всегда приходила по этой тропинке. Недалеко от этой лавочки она вытряхивала пыль из туфель. Тоже не любила обходить по хорошей дороге. Нелка смотрит на стадион, на разрушенную электростанцию, на девчонку, которая бежит прямо к ней. «Интересно, знаю я ее или нет?» У самой лавочки девчонка останавливается, смотрит на Нелку, на ее длинные-предлинные ноги.

– Господи, – удивляется Нелка, – неужели Долька? Доля, Недоля, Долорес… Варварина дочка. Как выросла! Когда они кончали школу, она была в шестом. Маленькая рыжая обезьянка. Ее жалели и ненавидели. Жалели, потому что быть дочкой Варвары – удовольствие ниже среднего, ненавидели, потому что рыжая обезьянка была доносчицей и не раз подводила ребят. Нелка была у них отрядной вожатой. Ей неприятна была Варварина дочь, но она боялась собственной необъективности и относилась к Доле-Недоле-Долорес подчеркнуто хорошо.

И вот сейчас Варварина дочь сидит рядом и просто ест Нелку глазами.

– Ух, как ты вымахала! В десятом, да?

Долька кивает.

– А ты что здесь?

– Да вот приехала на практику, в ДК.

– Никогда сюда не вернусь, когда уеду, – со злостью говорит Долорес. – Никогда – клятву дала.

– Ну уж, – смеется Нелка. – Еще как приедешь!

Долька упрямо трясет головой. «Она ничего становится», – думает Нелка. У Дольки рыжие волосы и белая-белая кожа. Варвара не разрешает ей подстричься, и у нее на затылке лежат две невообразимо тонюсенькие косички. Даже банта нет. Уродливые косички, и все. Но зато все, что не вошло в косички, выглядит довольно живописно. Рыжие волосы отчаянно вьются на лбу, за ушами, на самой макушке. И Нелка думает: как это Варвара до сих пор не побрила Дольку?

– Как здоровье Варвары Сидоровны? – вежливо спрашивает Нелка.

Долька удивленно смотрит на Нелку.

– Спасибо. Ничего. А зачем ты притворяешься? – вдруг спрашивает Долька. – Ведь вы ее не любили.

Нелка растерянно смотрит на Дольку: уж с кем, с кем, а с Долькой на такие деликатные темы никто не говорил.

– Я все знаю, – говорит Варварина дочь. – Мать до сих пор считает, что ваш класс был самым жутким за всю ее работу.

«Оставили неизгладимое впечатление, – думает Нелка. – Но мы не в долгу – тоже помним».

– Все ерунда, – говорит она Долорес. – Вот окончишь школу, все увидишь в другом свете.

– Это мы еще посмотрим, – отвечает Долька. – Ну, я пошла. А то мать уже, наверное, психует. Передавать ей от тебя привет?

– Передавай! – говорит Нелка.

Долька уходит по тропинке, а Нелка идет в ДК. Пришел ли наконец дядя Гера на свою «ночную работу»?

– Боже мой, деточка! – кричит дядя Гера и целует Нелке руку. – Я весь к твоим ногам. Ты умница, что приехала. Проявляйся, изобретай, дерзай. А когда станет трудно, приходи к дяде Гере. Старый солдат культурного фронта всегда тебе поможет.

Он водит Нелку по ДК.

– Я здесь – все, – упоенно рассказывает дядя Гера. – Ты же помнишь, что здесь было?

Конечно, можно сказать дяде Гере, что тогда, девчонкой, она не заходила в комнаты, где занимались кружки, что она не знает, какие тогда были трубы в оркестре и стоял ли тогда «этот прекрасный, учти, беккеровский, концертный рояль». Вот кресел в зрительном зале действительно не было. Тогда здесь поскрипывали лавки. Длинные и высокие, с номерами на сиденьях. На двух местах можно было свободно сидеть вчетвером.

– Ты знаешь, сколько мне это стоило нервов? – восхищается дядя Гера. – А занавес? Ты посмотри, какой занавес! – Он тащит Нелку на сцену, он прикладывает занавес к Нелкиному лицу. – Нет! Ты должна это оценить…

– Дядя Гера! Давайте поговорим обо мне, – решительно говорит Нелка. – Я возьму на себя детский сектор, посмотрю их план работы, всю методику. Можно будет подготовить к Маю концерт…

– Ради бога! – кричит дядя Гера. – Что угодно! Ты будешь здесь первое лицо. Я уйду в тень. Я не буду тебе мешать.

– А где занимаются ребята? – спрашивает Нелка.

Дядя Гера ведет ее в пристройку. В большой квадратной комнате прямо на полу лежат карнавальные костюмы, в углу стоит пионерский горн, на подоконнике – барабан и шахматы, на стене большими буквами написано не принятое в интеллигентном разговоре слово. Дядя Гера трагично взмахивает руками и закрывает слово своим телом.

– Не смотри сюда, деточка!

– Ладно, не буду, – говорит Нелка и, внимательно разглядывая комнату, вежливо спрашивает: – С детским сектором не очень?

– Не очень! – вздыхает дядя Гера. – Увы! Эти руки, – он протягивает Нелке свои белые маленькие, с короткими пальцами руки, – не могут до всего дотянуться. Ты поймешь это, деточка!

– Ладно, – говорит Нелка, – разберемся.

Она действительно скоро разобралась. Во всех проблемах «доставания» дядя Гера был дока, умел он работать в оркестре. Во всем остальном он был профан. И это было видно невооруженным глазом. Когда дядя Гера был руководителем духового оркестра, он с гордостью говорил, что ему легче самому проиграть на всех инструментах какую угодно симфонию, чем написать завхозу поименный список оркестровых инструментов.

– Я не знаю, как это пишется, я знаю, как это играется.

А теперь вдруг эдакое профессиональное достоинство стало дяди Гериным недостатком. И дядя Гера глубоко обиделся на всю эту грамоту, которая ему лично ни к чему, но которую почему-то требуют от него люди.

Прибежала эта ненормальная кассирша, сует ему в лицо бумажку, которую он писал:

– Что вы меня, на весь свет опозорить решили? – кричит.

Дядя Гера смотрит на бумажку. Очень старательно и красиво написано. Что, разве не так?

Он пришел в школу агитировать учителей на работу в дворцовые кружки. «Культура – это же фундамент», – сказал он. И ни одного учителя не сагитировал.

«Бедный дядя Гера!» – думала Нелка. А он, чувствуя, что она относится к нему неплохо и даже немножко жалеет, тащил ей груду бумаги.