Они проехали между густыми зарослями кустов к тому месту, где ручей проложил себе дорогу по черной земле. Щеки мальчика горели. Йенс увидел, как сжались его пальцы на поводьях. Быстрый удар каблуками — и вот уже пони весь собрался, приготовившись к прыжку. Но в последнюю секунду Алексей неожиданно резко натянул поводья, останавливая пони, выпрыгнул из седла, бросился к ручью и упал на колени в холодную воду.
— Выйди оттуда, — приказал Йенс.
Мальчик поднял из воды собаку. Точнее, голову собаки. Большое коричневое тело оставалось под водой, и мальчик поднял ее голову надо льдом, чтобы животное могло дышать. Он стал гладить мокрую морду, снимать с глаз налипшие водоросли.
— Алексей, брось ее. Она уже умерла.
— Нет.
— Выходи из воды. Ты сам замерзнешь насмерть.
— Нет.
Никогда еще Алексей не перечил. Йенс спрыгнул с лошади и поднял из воды безжизненное животное. Это был крупный пес с лохматой шерстью и молодыми белыми зубами. Вместе с Алексеем, который продолжал тереть одно из поникших ушей псины, Йенс, обливаясь холодной водой, вынес животное на сухую землю.
— Я хочу ее домой отвезти, — сказал Алексей.
— Зачем?
Мальчик прижал к груди мокрую голову собаки.
— Если бы я умер в реке, мне бы хотелось, чтобы меня ктонибудь похоронил.
С этим Йенс не стал спорить. Он привязал своим ремнем собаку к седлу пони, потом подсадил Алексея на Героя и запрыгнул сзади. Расстегнул пальто, укрыл дрожащего мальчика и помчался домой.
— Дядя Йенс, а у вас когданибудь была собака?
— Да. В детстве у меня была лайка. Добродушная, но зубастая псина. У меня на память до сих пор шрамы остались. У каждого мальчика должна быть собака.
Маленькая голова перед ним кивнула, потом повернулась, и на Йенса устремился умоляющий взгляд.
Тот вздохнул.
— Хорошо, я поговорю с твоей матерью.
14
Йенс, как и обещал, приехал к Валентине. Остановившись на пороге, он вдруг оробел, как какойнибудь сельский простофиля с соломой в волосах. Это было даже смешно. Он обедал и пил вино с лучшими дамами СанктПетербурга, при этом и бровью не вел, разве что если решал пофлиртовать. Но это нежное юное существо одним лишь взглядом больших карих глаз или поворотом головы в его сторону заставляло его с волнением думать о том, что у него слишком большие ноги или слишком широкие плечи. Движения девушки были проникнуты музыкой, изза чего все остальные вокруг начинали казаться неповоротливыми и нескладными созданиями. Даже тогда, в санях, она поднялась с грязного дна и села рядом с ним легко, как дыхание летнего ветра над Невой.
Дверь открыл лакей в ливрее. Он провел Йенса в приемный зал. «Впечатляет! — подумал Йенс, осматривая золоченые подсвечники и мраморные статуи в нишах на стенах. — Русские любят выставлять свое богатство напоказ, точно павлины, распускающие причудливые хвосты».
— Валентина Николаевна сейчас занята. Она в голубом салоне.
Лакей был молодым худощавым парнем с узким лицом и непомерно большими руками. Йенс вручил ему свою карточку.
— Передайте ей, пожалуйста, что я жду ее.
Лакей растворился. Так, значит, она сейчас занята. Может, у нее какаято подруга из института? В СанктПетербурге было принято с утра приезжать к подругам и оставлять свои карточки с тем, чтобы позже собираться на чай и вечером вместе ехать на балы, вечеринки или другие увеселения. Семьвосемь раз в день менять платья было для женщин обычным делом. Йенс подумал о словах Валентины, произнесенных при свете луны: «Я хочу чегото большего». Он не мог винить ее. Но становиться санитаркой?.. Это совсем другое дело.
— Валентина Николаевна ждет вас.
Йенс вошел в голубой салон. Вероятно, он был обставлен мебелью с обивкой голубого цвета, но Фриис этого не заметил, потому что видел лишь Валентину. Она сидела на парчовом диване. Руки ее покоились на коленях, а точеная спина была неестественно выпрямлена. Ему показалось, что ее чтото беспокоит. Что? Его вторжение? Однако она улыбнулась, встала и протянула руку.
— Рада видеть вас.
Держалась она отстраненно, как будто это не она прижималась к его груди той ночью в санях на холодной темной дороге.
— Надеюсь, вы не захворали?
— Нетнет, я совершенно здорова.
Внимательные темные глаза ее задержались на нем чуть дольше необходимого, прежде чем она опустила ресницы и отвернулась, зашелестев шелками.
— Позвольте представить вам капитана Чернова.
Только сейчас Йенс обратил внимание на то, что в комнате она не одна. В кресле рядом с диваном сидел светловолосый гусар. У молодого человека было широкое симпатичное лицо и уверенный, чуть надменный взгляд, который появляется у людей, которым приходилось убивать. Йенс встречал такой взгляд у военных, которые, побывав в бою и уцелев, начинали верить в собственную неуязвимость. Но сегодня от него не пахло кровью и в своей безукоризненно чистой форме и вычищенных до блеска сапогах он выглядел очень импозантно. Йенс вежливо поклонился, подумав о том, что с удовольствием отправил бы его поработать в один из своих туннелей. Чтоб испачкать хоть немного.
Валентина улыбнулась капитану.
— Это Йенс Фриис. Инженер. Вы, кажется, не так давно встречались на балу.
— В самом деле? — обронил капитан Чернов. — Не припомню.
— Неудивительно, — ответил Йенс. — В залах было так людно.
Но они оба помнили ту встречу. Йенс увидел это по глазам молодого человека. Чернов не забыл, как Фриис с лимонадом в руках пробрался сквозь толпу и умыкнул Валентину прямо у него изпод носа.
Когда расположились в креслах, служанка подала чай в маленьких, тонких, как бумага, фарфоровых чашках с золотыми каемками. Такую кукольную чашечку Йенс запросто мог раздавить пальцами. Валентина направила разговор в безопасное русло: заговорила о новом ресторане, недавно открывшемся на Невском проспекте, потом помянула князя Феликса Юсупова, наследника одной из богатейших фамилий в России, который недавно вернулся из Оксфордского университета во дворец на Мойке, высказала свое мнение о последнем выступлении Кшесинской. Но ей было скучно. Йенс видел это по тому, как напряженно она держала плечи. Поэтому он заинтересовался, когда она вдруг повернулась к Чернову и, глядя на него невинными глазами, спросила:
— Капитан, а вы любите охоту?
Казалось бы, простой вопрос, но Йенс услышал особую интонацию в ее голосе. Капитан же был еще слишком юн и пока не научился улавливать скрытый смысл в женских словах.
Чернов подался вперед, удерживая на колене крошечную чашечку, и горячо промолвил:
— О да! — Он широко улыбнулся, ожидая услышать ее одобрение. — В прошлом году я с государем и американским послом выезжал на оленя.