Белый Дозор - читать онлайн книгу. Автор: Алекс фон Готт cтр.№ 12

Лёша еще раз посмотрел на окна бывшей Марининой квартиры, неопределенно хмыкнул, вернулся к машине. Виктор приоткрыл ему дверцу, подал дымящуюся крышку от термоса. Спиваков в несколько глотков выпил чай, благодарно кивнул шоферу, мол, «то, что надо».

— Бодрит ваш чаек, дядя Витя. Какой-то особенный, что ли?

— Сам делаю. Я что-то вроде чайного гнома: уйму секретов знаю всяких, «заварочных». Теперь домой? — спросил шофер.

— Домой. Спасибо, что подождали. А то бы я до утра просидел.

— Слушайте, Алексей, позвольте я вам совет ценный преподнесу. Найдите ее. Хотя бы для того, чтобы перестать себя накручивать, чёрт побери совсем! — ругнулся шофер. — Ну, это же ненормально! Что вы ведете себя, как бабострадалец, честное слово?! Найдете ее, поговорите, в глаза ей посмотрите. Я вас уверяю, что сразу все точки над «i» встанут, всё будет понятно и, глядишь, чем-то да и закончится. Возможно, даже хеппи-эндом, — убедительно добавил Виктор.

— Да-да, наверное, вы правы, — рассеянно ответил Спиваков. — Только с чего их начинать, эти поиски? В розыск ее подавать, что ли? На каком основании? Что я в милиции скажу?! Мы же с ней не родственники. Не муж я ей, — горько усмехнулся Лёша. — А тут припрусь, и мне ответят, что от ближайших родственников заявления не поступали, значит, искать они не станут. А? Так, что ли? Чего смотрите? Разве на мне что-то написано?

— Того смотрю, что вы, Алексей Викторович, видать, совсем в облаках витаете. Мы завтра куда с утра едем? В Кремль?

— Ну, в Кремль.

— У вас там с кем встреча?

— С Петром Никитичем.

— А он кто, Петр Никитич-то? Ге-не-рал, — по слогам произнес шофер и повторил: — Генерал! Да ему найти кого угодно — раз плюнуть.

— Как-то неловко, — начал было Алексей, но споткнулся на полуслове, увидев выражение лица шофера. Тот ничего не ответил, поставил ручку на «D» и тронул с места. Проехали немного, потом Виктор сказал:

— Генерал мировой дядька. Мы с ним вместе из Афгана выходили. Это он меня в гараж особого назначения пристроил, и дай ему за его заботу, Боже, то, что только гоже. Генерал вам поможет. Вы только попросите. Ему нравится людям помогать.

…Ночь была беспокойной. Лёша ворочался и все придумывал первую фразу, с которой он обратится к генералу. Заснул он только под утро. Да так крепко, что впервые за несколько лет проспал утреннюю пробежку.

Судьба Ваджеи — Черная Башня — Сердце врача — Лучше смерть, чем такая жизнь — Нельзя обижать женщин — Анна Каренина — Награда для бывшего интеллигента — Встреча на перроне — Мара-Ма — Бузинный хмель

1

Впервые она почувствовала себя неважно примерно за полтора года до того самого «тайного» для Алексея исчезновения. Вернее, даже и не почувствовала еще, а поняла, что с ней что-то не в порядке. По утрам стало тянуть низ живота, и поначалу Марина не придала этому значения, тем более что вскоре всё будто бы прошло. «Верно, застудилась, с кем не бывает», — опрометчиво решила она и, что называется, рукой махнула, мол, само пройдет. Около месяца ее действительно ничего не беспокоило, но однажды (Лёша хорошо запомнил этот день) в момент их связи через ее тело прошел заряд такой острой боли, что несчастная Марина в первый момент чуть не лишилась сознания, а затем громко застонала. Алексей еще подумал, что это ее естественная реакция, так она проходит пик любовного экстаза, и втайне был собою очень доволен, ведь это он, его умение явилось причиной такой реакции Марины. Ах, если бы тогда она сказала ему правду… Но нет, ни с кем и никогда не стала бы эта гордая женщина обсуждать свое здоровье, считая это непростительной слабостью. К тому же и страшновато ей было! Вдруг Алексей еще решит, что она такая хворая, и бросит. Кому нужна подобная подружка? Ах, если бы, если бы… Всё, решительно всё пошло бы по-другому. Но нет, нет… Страх наш заставляет нас уходить во тьму и блуждать там, постепенно свыкаясь с мыслью, что тень лучше света. Стеснительность, нерешительность — порождения страха, паразиты души человеческой… Через них входит в нас печаль, злоба, зависть, наполняя нас тьмой и навсегда закрывая путь в белый свет. Ведь мы сами, по своей воле, отказываемся таким образом от света, от счастья, а виним всех и вся, лишь в зеркало никогда не посмотрим. Всегда есть в таком деле переломный момент, и для Марины именно тот день стал днем начала перехода в Навий мир, в страну черной тоски, где на первый взгляд (если пытаться что-то рассмотреть из нашего мира, мира Яви) пусто и безжизненно, но это лишь на первый взгляд…

С трудом дождавшись вечера, Марина придумала какую-то причину и ночевать, как Лёша ее ни уговаривал, не осталась. Они тогда повздорили, быть может, впервые за все время их почти безоблачных отношений. Марина категорически не хотела называть честную причину своего ухода, а Лёша не понимал, ни о чем не догадывался и всё держал ее за руку и не отпускал, и всё твердил «Почему ты не хочешь остаться?» и этим чуть не довел ее до нервного срыва. С трудом взяв себя в руки, Марина заявила, что у нее «внезапно появилось дело на пару дней, очень важное, личное», и… ушла навсегда.

В первую неделю она еще отвечала на его звонки, стараясь, чтобы он по голосу не догадался, что с ней стряслась какая-то настоящая беда, отшучивалась, мол, «всё в порядке, надо решить наконец старые проблемы с наследством, с имуществом родительским, а то я всё тянула, и могут теперь отобрать квартиру» и «нет, спасибо, я вполне управлюсь сама, даже не волнуйся. Я не хочу отвлекать тебя от твоей работы». Но вот однажды, когда Спиваков позвонил ей в будний день из машины, по дороге на работу, чтобы пожелать доброго дня (таков был обычай, и соблюдался он всегда, если они были не вместе), то ее телефон стал отвечать механическим голосом о недоступности абонента. Сперва Лёша не придал этому значения (мало ли: сел аккумулятор или Марина спит еще), но уже к обеду его охватило легкое беспокойство, позже, к вечеру, переросшее в настоящую нервную панику. Он не мог тогда отлучиться из института и послал водителя «на разведку», а после возвращения Виктора и его доклада испытал подлинный шок: квартира продана, никто ничего не знает. И многое было передумано им с тех пор, и сам собой напросился в гости спасительный вывод, что она, должно быть, нашла кого-то. Напросился, да так и остался, пустил корни, облегчил Спивакову жизнь. «Женщина сама выбирает, с кем ей остаться. Значит, я не подошел, значит, разлюбила», — скорбно размышлял Алексей, поглядывая на залитый дождем плац во внутреннем дворе похожего на тюрьму дома-особняка, места своей работы, где он стал теперь проводить по 16–17 часов, а иногда и вовсе оставался ночевать, успокаивая маму тем, что у него есть чистая рубашка и уж он-то найдет, чем позавтракать.

И были попытки забыть Марину, да вот только ничего из этого не вышло: настоящая любовь не уходит, ей попросту некуда идти, и она остается внутри человека, потихоньку напоминая о своем существовании фантомными болями.

Так что же случилось с ней на самом деле? А вот что. На следующий день после их короткого (как пообещала она Спивакову) расставания (а на это она первоначально и рассчитывала) Марина поехала в «Мединкур» — хорошую частную клинику к знакомому врачу. Врач-гинеколог Артур Суренович Мнацаканян, доктор медицинских наук, профессор, пожилой опытный врач, не видел Марину около года, но, надо отдать ему должное, памятью обладал феноменальной и помнил, что при последнем обследовании с ней всё было в полном порядке. Поэтому он совершенно не рассчитывал увидеть то, что увидел, а увидев, пришел в замешательство. Спустя мгновение его охватила такая жалость к этой девочке, что пожилой доктор чуть не заплакал. Он был настоящим добрым врачом, человеком-легендой, которому обязано было своим здоровьем бесчисленное множество женщин, а здесь он видел, что ничего уже не сможет сделать, это рак, и придется теперь хирургу-онкологу попытаться исправить то, что стремительно разрушает болезнь. Известно, что рак у молодых людей развивается стремительно, так что Марине предстояло настоящее ралли со смертью. Артур Суренович определил у Марины пограничную стадию между второй и третьей степенью, понял, что до необратимых изменений внешности ей остается от силы месяца полтора-два, велел ей одеваться, а сам вышел в коридор, достал сигарету, зажал ее дрожащими пальцами.