Пепел острога - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Самаров cтр.№ 17

Велемир посмотрел на сотника, на десятника Живана и лук со стрелой убрал. Сотня сразу же двинулась дальше, и только Живан еще некоторое время так и стоял против кустов, но потом и он, не желая в одиночестве против волкодлачки оставаться – все-таки жутковато это было, – развернул коня и упругим усилием догнал последних. Что ни говори, а оборотень есть оборотень, и неведомо никому, что у него на уме.

– А как, скажи-ка, Овсень, волкодлаком насовсем стать-быть можно? – придерживая лося, спросил стрелецкий десятник, зная, что сотник, как и сотенный десятник Живан, знаток всяких житейских премудростей. А уж умение общаться с оборотнями или с нелюдью молодой десятник считал премудростью именно житейской и во многом необходимой каждому, чтобы не попасть при случае впросак. Если оборотня еще можно назвать редкостью, хотя и не слишком уж неведомой, то нелюди вокруг человеческих селений и внутри них невесть сколько водилось, и не вся безобидная да добрая, как домовушки. И общаться с нею следует уметь каждому. Без этого не прожить…

– Просто… – кашлянув в кулак от запаха дыма, от которого уже в горле сильно першило, ответил Овсень. – Как волкодлаком становятся? Слышал?

– Не слышал… Заговором каким-то?

– Просто, – повторил сотник, – если со знанием… Находят в лесу гладкий пень, втыкают в него с заговором нож, потом через пень кувыркаются, и все… Чтобы в человеческий облик вернуться, надо волку снова заговор мыслями прочитать и назад перекувыркнуться. Но вот беда какая, если кто до этого нож из пня вытащит, значит, все… Заговорное тело разорвано, волкодлак так и останется волком с человеческим умом [37] … И всю жизнь будет между волками и людьми болтаться, ни там ни сям не принимаемый. Оттого в тоску-отчаяние впадает и опасным становится.

– А кто ж нож-то тот вытащит?.. Зачем?.. – спросил Велемир.

– Кто по злобе, кто по добру… Кто знает, зачем человек этот волкодлаком становился… Случается, что со злобы, чтобы досадить кому-то… А человеку не нравится, что ему досаждают… Вот нож и вытаскивает… Потом, нелюдь всякая любит такие штуки устраивать. Нелюдь лесная вообще любит ножи воровать… Домашним ножи без надобности, а лесным кстати… Им все, что блестит, нравится, как сорокам… Потому и любят. Особенно лешаки… Уснешь в лесу, запросто без ножа проснешься… Всякое быть может… И со мной смолоду раз бывало… На берегу уснул, а водяной нож украл. Потом, позже уже, лешак пытался. Так я ему лапу липкую начисто отрубил…

– А потом вернуть волкодлака в человека можно? – все не унимался десятник, и непонятно было, почему его так интересует эта тема, вроде бы совсем от него и от его забот далекая.

– Только если нож найти… Тот самый, что украли… И с тем же заговором в пень воткнуть… Пень уже любой выбрать можно. Но заговоры у каждого ведающего свои могут быть. Могут быть и одинаковые, а могут быть свои. И потому чужой заговор не сработает. Одно слово сказать не так, и из волка в медведя превратиться можно…

– Разведка гонит… Случилось, никак, что-то… – раздался предупреждающий голос со спины. – Очень уж спешат…

Уже по частому стуку копыт нетрудно было понять, как торопится высланная Овсенем разведка. А скоро разведчики и сами из-за поворота дороги появились в облаке тяжелой коричневой пыли. И остановились, круто разворачивая тонконогих коней, только перед сотником.

– Что в остроге? – строго спросил Овсень, уже понимая, что недобрые вести могут быть только оттуда, хотя разведка вернулась слишком быстро, чтобы до самого Куделькина острога добраться. Но весть можно было получить, и до самого места не доскакав.

– Нет больше острога… – прозвучал короткий ответ.

– Пожар? – тревожно спросило сразу несколько голосов.

– И пожар тоже… Урмане напали… Все пожгли, всех перебили… Нет почти никого живого… Мы только девочку встретили. В лесу пряталась. Под матерью убитой. Мать ей сказала, что урмане. Сама девочка не знает… Больше никого не нашли.

– Девочка где?

– Вытащили ее… Вся в материнской крови. Велели в острог идти. Обещали скоро прибыть…

– У-у-у… – кто-то взвыл в середине строя почти по-волчьи. – Урмане, дикари проклятые, всех бы их, воров, под корень вырезать…

И металл коротко ударился о металл. Должно быть, кулак в металлической рукавице о ладонь, скованную такой же рукавицей – зло, как меч о меч.

Овсень не погнал своего лося сразу вперед. Он всегда вдумчивым был. И потому сначала назначил пару воев в охрану лосиных волокуш с годовой данью и только после этого, осмотревшись, дал команду:

– Погнали, стало быть… Конные вперед. Кого найдете, помощь оказать. Собирать всех вместе, чтоб друг дружке помогали.

Торопились все, и строй, которым обычно ходила сотня по лесным дорогам и тропам, не соблюдали. Десятки смешались, чего обычно не допускалось. И Овсень ни на кого не прикрикнул. А сотня сразу разделилась на две группы. Меньшая, состоящая из всадников на лошадях, оторвалась и ушла вперед резко. Большая группа скакала в соответствии с той скоростью, которую могли развить тяжелые лоси, предпочитающие бег размеренный, хотя и размашистый.

И никто не увидел, как следом за растянувшейся кавалькадой воев легкими скачками, обогнув по дуге воев и лосей у волокуш, бежит кудлатая и по-летнему облезлая, рыжеватая волчица, только что едва-едва избежавшая стрелы не знающего промаха стрельца…

* * *

Черное пепелище, болью и страхом остро пахнув на сотню, надавив на людей тяжким грузом отчаяния и утраты, лежало на высоком и крутом со стороны реки берегу, откуда всегда был широкий и просторный обзор, создавая ощущение чего-то непривычно плоского, низменного, и только каменные или, чаще, глиняные печи с редкими трубами, а больше без труб, потому что большинство домов топилось, как в старину, «по-черному», возвышались среди догоревших и только чадящих останков Куделькиного острога.

Основная часть воев, подчиненных Овсеню, была семейной, и семьи их при отъезде сотни оставались здесь под надежной, казалось бы, охраной высоких стен и трех десятков не менее надежных в бою княжеских дружинников, хорошо вооруженных и закованных в тяжелую броню и потому не больших любителей путешествовать по лесным и горным тропам. Зная это, Овсень, отправляясь в дальний перегон, обычно и не брал дружинников с собой, предпочитая вместо них, таких видных собой и солидных, своих проверенных воев, да и боев во время годового похода по сбору дани обычно не бывало. Сирнане покорены давно, народ они не разбойный, и дань не так тяжка, чтобы за нее лишаться жизни. Все вопросы можно мирно решить, да Овсень и сам всегда умел мирно со всеми договариваться. Потому и ездил спокойно. А княжеские дружинники на охране острога, проезжей и речной дороги были как раз к месту и сидели здесь прочно, как весомые скалы. Да и самих дружинников такая служба устраивала, кажется, куда как больше, чем беспокойные лесные скитания.

Но сейчас на пепелище, если смотреть издали, с подъезда, не видно было ни оставшихся в живых жителей, ни дружинников в привычно звенящих кольчугах и прикрытых тяжелыми щитами. Никто не бродил среди останков домов. Однако Овсень хорошо знал, что даже при самом страшном нашествии врагов не бывает так, чтобы всех перебили. Всегда кто-то, да останется – кто убежит, кто в норе какой отсидится и не скоро выберется от неподъемного, как кованая цепь, сдерживающего страха. И сотник, чтобы узнать быстрее подробности происшедшего, сразу определил несколько молодых воев из тех, кто своим домом не обзавелся, а родительский дом имел на стороне, и рукой махнул: