Он все быстрее и быстрее потирал руки. Они шуршали, как
наждачная бумага, и если бы между ладонями у него была сухая палочка, то, я
думаю, она бы загорелась.
— Миссис Сент-Джордж, не могли бы вы немного сбавить тон…
— Я позабочусь о своем тоне, — еще громче ответила я. — А вот
вы позаботьтесь о том, как этот ваш дрянной банк ведет дела, приятель! Как мне
кажется, вам нужно позаботиться о многом.
Он взял со своего стола листок бумаги и взглянул на него.
— Согласно этому, ваш муж утверждает, что книжки потеряны, —
наконец-то выдавил он из себя. — Он попросил выдать новые. Это достаточно
обычно…
— Обычно! — завопила я. — Вы даже не позвонили мне! Никто из
банка не позвонил мне! Эти книжки принадлежат нам обоим — именно так объяснили
мне, когда я открывала счета на Селену и Джо-младшего в 1951 году, и то же
самое сказали мне в 1954-м, когда я открывала счет на Питера. Вы хотите сказать
мне, что с тех пор правила изменились?
— Миссис Сент-Джордж… — начал он. Но с таким же успехом он
мог попробовать насвистывать ртом, набитым печеньем; я хотела высказаться до
конца.
— Он рассказал вам сказочку, и вы поверили; он попросил
новые книжки, и вы выдали их. Как вы думаете, кто вносил эти деньги в банк?
Если вы думаете, что это был Джо Сент-Джордж, то, значит, вы еще глупее, чем
кажетесь!
К тому времени все в банке прекратили даже притворяться,
будто занимаются своим делом. Все застыли на своих местах и смотрели на нас.
Судя по выражению их лиц, большинство из них считало это грандиозным шоу, но я
сомневаюсь, что это было бы столь же занимательно, если бы эти деньги на
обучение в колледже для их детей улетели вот так у них из-под носа. Мистер Пис
покраснел до ушей.
— Пожалуйста, миссис Сент-Джордж, — наконец произнес он. К
тому времени он выглядел так, будто вот-вот расплачется. — Уверяю вас, что все,
сделанное нами, было вполне законно — такое часто встречается в банковской
практике.
Я понизила голос. Я чувствовала, как вся моя воинственность,
а вместе с ней и все мои силы покидают меня. Джо провел меня, обвел вокруг
пальца, но теперь я не стану дожидаться второго раза, чтобы сказать: позор мне.
— Может быть, сделанное вами и законно, — сказала я. —
Следовало бы подать на вас в суд, чтобы выяснить это, но у меня для этого нет
ни времени, ни денег. Кроме того, не вопрос о законности выбил у меня почву
из-под ног… а то, что вам троим даже в голову не пришло — есть еще один
заинтересованный в этих деньгах человек. Разве «стандартная банковская
практика» не позволяет сделать хоть один-единственный звонок? Я имею в виду то,
что на всех этих карточках есть телефонный номер, и он не изменился.
— Миссис Сент-Джордж, мне очень жаль, но…
— Вот если бы все было наоборот, — продолжала я, — если бы
это я рассказала вам историю о потерянных чековых книжках и попросила новые,
если бы это я начала спускать то, что откладывалось одиннадцать или двенадцать
лет… разве вы не позвонили бы Джо Сент-Джорджу? Если бы деньги были все еще
здесь, чтобы я могла отступить сегодня, как намеревалась это сделать, разве вы
не позвонили бы ему в ту же минуту, как только я вышла бы из банка, чтобы
сообщить ему — просто оказывая любезность, — что сделала его жена?
Потому что именно этого я от них и ожидала, Энди, — именно
поэтому я выбрала день, когда Джо не будет дома. Я собиралась вернуться на
остров, забрать детей и быть уже далеко-далеко к тому времени, когда на
подъездной дорожке появится Джо.
Пис посмотрел на меня и открыл рот. Затем закрыл его и
ничего не сказал. Это было уже не нужно. Ответ был написан на его лице.
Конечно, он — или еще кто-нибудь из банка — позвонил бы Джо
и звонил бы, пока не поговорил с ним. Почему? Потому что Джо был хозяином дома,
вот почему. И причина того, что никто не потрудился позвонить мне, была в том,
что я была всего лишь его женой. Что там я могла знать о деньгах, кроме того,
как зарабатывать их, стоя на коленях, надраивая полы и вылизывая туалеты? Если
хозяин дома решил потратить все отложенные деньги своих детей, значит, у него
была достаточно веская причина, а если это и не так, разве это важно? Это не
имеет никакого значения, потому что он хозяин в семье, он отвечает за все. А
его жена — всего-навсего женщина, она отвечает только за полы, туалеты и
воскресные обеды.
— Если возникла проблема, миссис Сент-Джордж, — продолжал
говорить Пис, — я очень сожалею, но…
— Если ты скажешь о сожалении еще раз, я так скручу твою
голову, что ты станешь похож на горбуна, — проскрежетала я, но он мог уже не
опасаться за свою жизнь. В тот момент я не чувствовала в себе сил даже для
того, чтобы отпихнуть с дороги пивную банку. — Просто скажи мне одну вещь, и я
отстану от тебя: деньги потрачены?
— Откуда я могу это знать? — ответил он.
— Джо имеет дело с вашим банком всю свою жизнь, — стараясь
казаться спокойной, сказала я. — Он мог бы положить эти деньги в другой банк,
но вряд ли сделал это — он слишком тупой и ленивый и редко меняет привычки.
Нет, либо он закопал их где-то, либо положил их в ваш же банк. Вот что я хочу
знать: открыл ли мой муж новый счет в вашем банке за последние пару месяцев, —
Только это, Энди, звучало как «я должна знать». Узнав, что мой муж обвел меня
вокруг пальца, я почувствовала себя отвратительно, это было ужасно, но не
знать, растрынькал он деньги или нет… это могло убить меня.
— Открыл ли он… это секретная информация, — сказал мистер
Пис.
— Ну да, — произнесла я. — Она была таковой. Я прошу вас
нарушить правило. Взглянув на вас, можно понять, что вы не часто это делаете.
Но это были деньги моих детей, мистер Пис, и он обманным путем завладел ими. И
вы это знаете — доказательство лежит прямо на вашем столе. Эта ложь не
сработала бы, если бы этот банк — ваш банк — сделал одолжение и позвонил мне.
Кашлянув, он начал:
— В наши обязанности не входит…
— Я знаю, что не входит, — оборвала его я. Мне хотелось
схватить Писа и как следует встряхнуть, но я понимала, что это не поможет — на
такого человека это не повлияет. К тому же моя мать говорила, что невозможно
поймать больше мух на уксус, чем на мед, и я знала, что это действительно так.
— Я это знаю, но подумайте, один-единственный звонок избавил бы меня от
горестных мук и сердечной боли. Но если вы захотите хоть немного уменьшить мои
страдания — я знаю, что вы не обязаны, но если вы захотите, — пожалуйста,
скажите мне, открыл ли он новый счет в вашем банке, или мне придется перекопать
всю землю вокруг моего дома. Пожалуйста — я никогда не расскажу об этом.
Клянусь Господом, никогда.
Он сидел и смотрел на меня, барабаня пальцами по зеленым
листочкам бумаги. У него были такие ухоженные ногти, как будто он пользовался
услугами профессиональной маникюрши, хотя я знала, что это не так — мы же
говорим о Джонспорте 1962 года. Я думаю, маникюр ему делала его жена. Эти
чистенькие, ухоженные пальчики глухо постукивали по бумаге, и я подумала: «Он
ничем не захочет помочь мне, это не тот тип мужчин. Что ему за дело до жителей
острова и их проблем? Он заботится только о своей собственной шкуре».