Может, только себя.
vii
ifsogirl88 to EFreel9
9:05
23 декабря Дорогой папуля!
Врачи мало что говорят, но от результатов операции дедушки я
ничего хорошего не жду. Разумеется, всё дело, возможно, в маме. Она ездит к
дедушке каждый день, берёт с собой бабушку и пытается выглядеть оптимисткой, но
ты ведь знаешь, она не из тех, у кого надежда умирает последней. Я хочу
приехать и повидаться с тобой. Я посмотрела расписание авиарейсов, и есть
возможность прилететь 26 декабря. Самолёт прибывает в 18:15 по вашему времени.
Я смогу остаться на 2 или 3 дня. Пожалуйста, скажи «да»! И ещё я смогу привезти
подарки, вместо того, чтобы отправлять их по почте. Люблю…
Илзе.
P.S. У меня есть личные новости.
Размышлял ли я над ответом или руководствовался
исключительно интуицией? Не могу вспомнить. Может, ни то, ни другое.
Может, всё решило третье: моё желание повидаться с Илзе. В
любом случае ответил я почти сразу.
EFreel9 to ifsogirl88 9:17
23 декабря
Илзе, конечно, приезжай!
Согласуй всё с мамой, и я встречу тебя в аэропорту с Джеком
Кантори, моим рождественским эльфом. Я надеюсь, тебе понравится мой дом,
который я называю «Розовая громада». Одно условие: ты не поедешь, не поставив
маму в известность и не получив её одобрения. Ты знаешь, сколь многое нам
пришлось пережить, но теперь, надеюсь, всё позади. Я думаю, ты поймёшь.
Папа.
Она ответила тут же. Должно быть, ждала у компьютера.
ifsogirl88 to EFreel9
9:23
23 декабря
С мамой я уже поговорила, она даёт добро. Я пыталась подбить
Лин, но она хочет остаться здесь до отлёта во Францию. Не сердись на неё за
это.
Илзе
P.S. Ур-ра! Я так рада!:)
«Не сердись на неё за это». Казалось, что моя If-So-Girl так
заступалась за старшую сестру с того самого дня, как научилась говорить. Лин не
хочет идти на пикник, потому что не любит хот-догов… но не сердись на неё за
это. Лин не может носить такие кроссовки, потому что дети в её классе высокие
кроссовки не носят… вот и не сердись на неё за это. Лин хочет, чтобы отец
Райана отвёз их на школьный бал… но не сердись на неё за это. И знаете, что
самое ужасное? Я никогда не сердился. Я мог бы сказать Линии: я отдаю
предпочтение Илзе, потому что здесь от меня ничего не зависит (как человек
рождается правшой или левшой помимо его воли), но мои слова если бы что и
изменили, то лишь в худшую сторону, пусть я и не кривил душой. Может, именно
потому, что не кривил.
viii
Илзе приезжает на Дьюма-Ки, в «Розовую громаду», ур-ра, она
так рада, и ур-ра, я тоже рад. Джек нашёл мне тучную даму по имени Хуанита,
которая прибиралась в доме дважды в неделю, и я попросил её приготовить спальню
для гостей к прибытию дочери. Спросил, не сможетли она поставить туда
какие-нибудь свежие цветы в день после Рождества. Улыбаясь, она предложила
нечто, что прозвучало как «розвенский какус». Моему мозгу, уже освоившему
ассоциативное мышление, потребовалось пять секунд, чтобы понять, что к чему. И
я сказал Хуаните, что рождественский кактус придётся Илзе по душе.
В канун Рождества я перечитывал распечатку первого
электронного письма Илзе от 23 декабря. Солнце скатывалось к западному
горизонту, оставляя длинный яркий след на воде, но до его захода оставалось ещё
как минимум два часа, и я сидел во «флоридской комнате». Высокий прилив
перекатывал подо мной ракушки. Звуки эти напоминали и дыхание, и хрипловатый
конфиденциальный разговор. Я провёл пальцем по постскриптуму («У меня есть
личные новости»), зачесалась моя уже несуществующая правая рука. В конкретном,
определённом месте. Зуд начался в локтевом сгибе и по спирали распространился к
наружной стороне запястья. Становился всё сильнее, и мне так и хотелось
протянуть левую руку и почесать там, где зудело.
Я закрыл глаза и щёлкнул большим и средним пальцами правой
руки. Никакого звука не услышал, но почувствовал этот щелчок. Я потёр руку о
бок и ощутил, как одно трётся о другое. Положил правую кисть, давно сгоревшую в
печи для сжигания отходов больницы в Сент-Поле, на подлокотник стула и
забарабанил пальцами. Никакого звука, только ощущение: прикосновение кожи к
плетёнке. Я мог поклясться в этом именем Бога.
И тут же мне захотелось рисовать.
Я подумал о «Розовой малышке», но она находилась слишком
далеко. Я прошёл в гостиную и взял альбом «Мастер» из стопки, что лежала на
кофейном столике. Большую часть необходимого для рисования я держал наверху, но
несколько коробок цветных карандашей оставил в ящике письменного стола, вот и
прихватил одну с собой.
Вернувшись во «флоридскую комнату» (которая для меня
навсегда останется верандой), я сел и закрыл глаза. Прислушался к работе волн
подо мной: они поднимали ракушки и выкладывали из них новые картины, и каждая
отличалась от предыдущей. При закрытых глазах шорох этот ещё больше напоминал
мне разговор: вода шевелила временным языком по земле. И сама земля была
временной, потому что, в геологической перспективе, Дьюма не могла
просуществовать очень уж долго. Ни один из островов Флорида-Кис не мог: рано
или поздно Залив поглотит их и создаст новые, на другом месте. Возможно,
вышесказанное относилось и к самой Флориде. Полуостров чуть выступал из воды,
словно временно отданный в пользование людям.
Ах, но звук этот так успокаивал. Гипнотизировал.
Не открывая глаз, я нащупал распечатку электронного письма
Илзе, провёл по нему подушечками пальцев. Проделал всё это правой рукой. Потом
открыл глаза, отбросил распечатку в сторону рукой, которая у меня действительно
существовала, положил альбом на колени. Откинул обложку, вытряс на столик,
который стоял передо мной, все двенадцать ранее заточенных карандашей «Винус»,
взял один. Вроде бы я собирался нарисовать Илзе (именно о ней я и думал, не так
ли?), но побоялся, что получится ужасно: с того момента, как вновь начал
рисовать, я ни разу ещё не пытался изобразить человеческую фигуру. Нарисовал я
не Илзе, и получилось не так уж ужасно. Нет-нет, ничего удивительного, и уж
точно не Рембрандт (и даже не Норман Рокуэлл
[30]
), но получилось неплохо.
Я нарисовал молодого человека в джинсах и футболке
«Миннесотских близнецов».
[31]
На футболке был номер 48, но мне он ничего не
говорил. В прошлой жизни я, как мог часто, ходил на игры «Миннесотских
волков»,
[32]
но не относил себя к бейсбольным фанатам. Я знал, что светлый
оттенок волос молодого человека — не то, что нужно, но имеющиеся в моём
распоряжении карандаши не позволяли добиться русого, ближе к каштановому,
оттенка. В одной руке он держал книгу. Улыбался. Я знал, кто это. Он и был
личными новостями Илзе. Об этом нашёптывали мне ракушки. Когда прилив поднимал
их, переворачивал и снова бросал. Обручена, обручена. У неё было кольцо, с
брильянтом, он купил его в…