Я редко ругаюсь, но тогда произнесла самые крепкие слова.
— Что? Что ты сказала, женщина? Что это такое я только услышал?
— То, что я сказала.
Он замер. Потом ухмыльнулся:
— Ладно. Сама напросилась.
Филипп попытался схватить меня, но я увернулась, взбежала по лестнице на чердак и захлопнула за собой дверь.
Там, на чердаке, Филипп хранил свою коллекцию оружия. У хорошего солдата в доме всегда найдется оружие. Я схватила винтовку и передернула затвор. Оставалось только ждать. Вскоре из-за двери появилось его перекошенное злобой лицо.
— Еще один шаг, и я выстрелю, — предупредила я, сама удивляясь тому, как спокойно прозвучал мой голос.
Внутри у меня все тряслось.
Несколько секунд мой муж смотрел на меня, ожидая, что я дрогну, опущу глаза или отведу дуло винтовки, а потом рассмеялся, громко, сухим, похожим на клекот смехом.
— Ох, милая. Этот раунд ты выиграла. Но ты еще пожалеешь об этом.
Он оказался прав. Прошли годы, а я все еще боялась.
Глава 40
Было ясное и тихое утро, когда Патрик повез меня в больницу Северного Уэстчестера в городе Маунт-Киско, штат Нью-Йорк. В тот день он казался таким растерянным, таким взволнованным и не похожим на себя, что мне даже стало его немного жаль. Дженни поехала с нами — она единственная сохранила рассудительность и спокойствие и контролировала ситуацию.
Машина Патрика мчалась по узкой, обсаженной соснами дороге, а я упорно отгоняла то и дело возникающие мрачные мысли. «Думай о ребенке», — приказывала я себе, а вместо этого вспоминала газетные и журнальные истории, портившие мне настроение с тех самых пор, как о моей беременности стало известно широкой публике.
ОЧЕРЕДНОЙ ХИТ МЭГГИ БРЭДФОРД!
ЧЕМ МЭГГИ ВЗЯЛА ПАТРИКА!
Оставалось только удивляться, как удается репортерам превращать самые прекрасные человеческие отношения в нечто постыдное и недостойное. Кто пишет все это? Кто хочет это читать? Я говорила Патрику, что мне наплевать на то, что там кто-то говорит, но, конечно, мне и в голову не приходило, что средства массовой информации могут быть так жестоки. Я чувствовала себя униженной и оскорбленной.
Конечно, тогда я даже не представляла, насколько жестокими они могут быть.
— Патрик, знаю, ты и так спешишь, но нельзя ли еще чуточку побыстрее? Пожалуйста.
В больнице нас ожидал доктор Льюис Гамаш.
— Привет, мама.
Он посмотрел на меня через толстые стекла очков. Я познакомилась с Льюисом несколькими месяцами раньше в деревне Чаппакуа. Он был врачом общей практики и специализировался в акушерстве, и я доверяла ему куда больше, чем многим знаменитым врачам, предлагавшим свои услуги в Нью-Йорке.
— Здравствуйте, Льюис. Что-то мне не очень хорошо.
Я попыталась улыбнуться, борясь с тошнотой и стараясь удержаться, чтобы не упасть в обморок.
— Вот и хорошо. Значит, нам уже скоро.
Он усадил меня в кресло-каталку.
Нам уже скоро! Только в одиннадцать вечера две медсестры в белых халатах вывезли меня из палаты в коридор и покатили в операционную. Я была вся мокрая от пота. Волосы слиплись и торчали во все стороны. Боль казалась почти невыносимой и не шла ни в какое сравнение с той, что я испытывала, когда рожала Дженни.
Доктор Гамаш уже был в операционной, как всегда спокойный и улыбающийся.
— Ну что, Мэгги? Почему так задержались?
Схватки уже начались, так что я ответила, едва ворочая языком за стиснутыми зубами:
— Хотелось продлить удовольствие.
— Рок-н-ролл жив.
Я поняла, что это шутка, но не засмеялась.
* * *
В 11.19 доктор Гамаш объявил:
— Мэгги, у вас мальчик.
Он положил ребенка рядом со мной, чтобы я смогла взглянуть на него. Мой сын, похоже, зевал. Успел устать от планеты Земля? Но какой же он был красавец!
Получив классический шлепок по попке, новоявленный гражданин Соединенных Штатов издал едва слышный крик.
— Не думаю, что он унаследовал твои легкие, — сказал доктор Гамаш и, повернувшись к медсестре, добавил: — Положите его на грелку.
— Моего сына зовут Аллен, — успела сказать я и отключилась.
Глава 41
Патрик с сияющим от счастья лицом почти влетел в мою больничную палату. Мы поцеловались. Он был одновременно и Полом Ньюманом, и Спенсером Трейси — нежным, внимательным, заботливым, ласковым. Патрик хотел сделать мне предложение — вообще-то он уже просил меня стать его женой, но что-то, может быть, память о прошлом замужестве, заставило меня перенести разговор «на потом». Патрик сказал, что все понимает, и я искренне надеялась, что это так. И еще я надеялась, что он попросит еще раз.
Мы обнялись, и что-то хрустнуло в кармане его спортивного пиджака. Я просунула руку в карман и закатила глаза.
— Ну, приятель, на этот раз ты зашел слишком далеко. Что это? Сигары? Признавайся в прочих грехах.
— Я простой парень, и грехи у меня обычные. — Он пожал плечами. — Сигары — для друзей. А для неженатого папаши я купил ирландского виски.
— Уже видел Аллена?
— А то! Ну и яйца у него! Больше кулачка. Впечатляет.
Я рассмеялась:
— Вот что тебе интересно!
— Подумал, его мамаше тоже будет приятно узнать.
— Узнать что? Что ее сын экипирован для жизни?
— Вот именно.
Патрик наклонился и бережно привлек меня к себе. Я чувствовала, как стучит его сердце. С каждым днем это нравилось мне все больше и больше.
О лучшем отце невозможно и мечтать.
Я повторила это вслух, чтобы Патрик услышал. Никогда в жизни мне не было так хорошо. Я знала, что скоро мы поженимся. Впрочем, мы и так уже были семьей, крепкой и счастливой.
В ту ночь я в первый раз спела для маленького Алли.
Глава 42
Вот как это случилось, дорогие читатели. То самое, третье, убийство, о котором вы слышали столько самых ужасных сплетен, распространяемых телевидением и газетами. Вот мое признание, и оно еще никогда и нигде не публиковалось.
Патрик любил свою работу, те отели, которые строил; любил нас троих, Алли, Дженни и меня, и любил море, любил ходить под парусом. Единственная проблема заключалась в Питере, его первом сыне, который не оставлял попыток прибрать к рукам компанию и особенно завладеть отелем «Корнелия». Питер не раз ясно давал понять, что ненавидит и презирает меня. Мы с Патриком решили, что нам ничего не остается, как терпеть. И будь что будет.