– Да ну ее нахуй, Коль, заебала! То не так, это не эдак. В пизду. Четвертый год уж воюем. Сил нет.
– Отвоевался, значит! – снова заржал Колян.
– Ну типа того.
– Ну, с Днем Победы тебя значитса, раз такое дело. Ставишь!
– А хули, Коль, поставлю!
– Ну чо, в клуб?
– В клуб!
«Этот День Победы порохом пропах…» – затянули друзья, спускаясь по лестнице.
Таня
«…Здравствуйте, товарищи! Завтра вся наша страна, весь Советский Союз, отметит Первомай. По случаю грядущего праздника, сегодня на площади и улицы городов, сел и деревень выйдут миллионы трудящихся, чтобы провести общесоюзный субботник.
Столица нашей Родины – город-герой Москва, готовится к празднику, ударным трудом приближая день мира и труда. Работники фабрики ”Свобода“ взяли на себя повышенные…»
Татьяна любила просыпаться под звуки радио. Голос диктора сразу наполнял ее бодростью и необыкновенно радостным зарядом. Именно в этот момент Таня чувствовала, что ее ритм сливается с ритмом всей страны, что миллионы простых советских девушек так же, как и она, просыпаются и начинают готовиться к новому трудовому дню. В Москве, Ленинграде, Киеве, Минске. Страна встречает новый день. И Таня встречает его вместе с ней. Наверное, это и называется «национальным единением в общем эмоциональном порыве». Татьяна не знала таких слов и определений. У нее просто было в этот момент особенно хорошо на душе. И поэтому она всегда улыбалась по утрам. Той открытой русской улыбкой, которую в 1945 году увидела вся Европа, весь мир. Улыбкой без фальши и подлога, по-настоящему приветливой и жизнеутверждающей.
Коммунальная квартира тем временем начала входить в ритм рабочего дня. На кухне уже сидел за своим необычайно крепким чаем дядя Коля Нестеров, фронтовик, потерявший руку на Курской дуге, а теперь работающий в домоуправлении.
Его жена, тетя Маша, готовила бутерброды. У плиты возилась жена инженера Львова, Анна Владимировна. Сам инженер брился в ванной. Семью Львовых Таня, как и остальные жители квартиры, недолюбливала за то, что они держатся особняком, а их сын, Тимофей, приводит домой компанию своих друзей-эмгэушни-ков. Они подозрительно громко музыку у себя заводят, так что не слышно у них, кроме музыки, ничего.
Дядя Коля частенько делал Тимофею замечания, но тот всегда отшучивался и говорил, что пишет курсовик по истории музыки. В общем, семья Львовых была неправильной. Говнюки, одним словом.
Таня подождала, пока Львов-старший освободит ванну, и, наскоро умывшись, пришла на кухню. Львовы, как всегда, ушли завтракать к себе в комнату. В этом проявлялось их презрение к остальным обитателям квартиры. Ну и что с того? Зато теперь можно запросто поболтать с дядей Колей и тетей Машей за чайком.
– Ну что, Татьяна, на фабрику сбираешся? – спросил дядя Коля.
– Не-а, у нас в детском саду субботник сегодня. Будем там порядок наводить.
– Подшефный что ли?
– Ага. Окна там помыть, стены покрасить.
– Дело. А завтра с утра с подругами на демонстрацию, значит?
– Ну да, сначала на фабрику, за плакатами, потом на демонстрацию.
– Плакаты-то сами рисовали?
– Ну да, – ответила Таня, глотнув чая, – сами, конечно, очень красивые получились. Завтра, дядя Коль, сами все увидите.
– Ну в добрый путь, посмотрим завтра на ваши плакаты, – сказал Нестеров и по-отцовски похлопал Татьяну по плечу своей единственной рукой.
Чай допивали под обсуждение последних домоуправленческих новостей и рассказ тети Маши о том, что в селе у сестры в этом июне дочка замуж выходит, а за нарядами для нее сестра с мужем приедут в Москву аккурат после майских.
– Да и тебе, Танька, замуж пора, – с ходу продолжила тетя Маша, – 25 лет девке, неужто на фабрике хороших парней нет? Мы вон с Колькой…
Татьяна не дала ей договорить и встала из-за стола:
– Вечером, теть Маш, пойду я в комнату. Собираться.
Таня переоделась у себя в комнатушке и выбежала в коридор. Надела легкий плащ и вышла на лестничную клетку.
– Танька, бутерброды возьми с собой!
– Спасибо, теть Маш, нас на субботнике покормят! – уже сбегая по лестнице, крикнула Таня.
* * *
В детском саду уже собрались коллеги по работе. Девчонки сидели на лавочке и обсуждали готовящийся поход на день рождения к Кате Савостьяновой из 4-го цеха, мужики стояли вокруг начальника цеха Петра Васильевича Артюхова и деловито покуривали.
– А я думаю, что ЦДКА без вопросов «динамовцев» вынесет. Никакая защита лейтенантов не остановит, – неспешно говорил Витька Дорохов, формовщик и игрок сборной фабрики по футболу.
– Здоров ты, Витька, рассуждать, это тебе не с «Лучом» на первенство профсоюзов тягать: Ванька заболел – и вратаря не найти. Тут люди спортом на союзном уровне занимаются. Тяжело будет армейцам. Дай бог в ничейку сгонять, – доказывал Витьке Артюхов и энергично рубил ладонью воздух.
Завидев Татьяну, он запнулся и, посмотрев на нее, сказал:
– Танька, уже три минуты как все собрались, тебя ждем, ты нам субботник срываешь, значитса.
– Я, Петр Василич, не срываю, я просто… – начала было оправдываться Таня.
– Ладно, ладно, – весело прищурился Артюхов. – Небось, опять ночью книги читала, – сказал он и лукаво подмигнул девчонкам. Те громко расхохотались.
– Значитса так. Мужики с носилками и граблями за мной во двор, а девчата в помещение. Окна помыть, стены, а кое-где и подкрасить. Сами распределите, кто где, а Татьяна Тяжлова как передовичка и комсомолка мне объект сдаст. Если что где будет плохо вымыто или подкрашено, сама как опоздавшая все переделает до ночи. Потому как в понедельник детишки придут, а нам как шефам в грязь лицом ударить нельзя. Дело серьезное. – Артюхов закончил и с деловым видом поднял вверх правую руку с выставленным указательным пальцем.
* * *
Работали споро. За четыре часа, с отвлечением на легкий перекус, вымыли все окна и подновили краску на первом этаже. Перешли на второй. Татьяна с мастерком наперевес и ведром краски в руке обходила детские спальни и смотрела, где еще нужно подновить стены. В углу одной из спален Таня заметила, что краска совсем облупилась. Она попыталась замазать угол своим мастерком, но получилось неаккуратно.
Таня вышла из спальни, взяла в коридоре мастерок с короткой рукояткой и залезла на стул, чтобы покрасить все как можно ровнее. Опустив глаза, она увидела, что ее короткие кирзовые сапоги в брызгах краски, и стул через минуту работы тоже станет весь грязный.
Она снова вышла в коридор, дошла до пачки старых газет, вытащила одну и постелила на стул.
«Так гораздо лучше. А то что я как лошадь в стойле. Тут дети, а я грязь развожу», – подумала Таня и увлеченно начала красить стену.