Жерминаль - читать онлайн книгу. Автор: Эмиль Золя cтр.№ 58

- Ну, конечно, я так и думал! - воскликнул г-н Энбо. - Я ждал этого обвинения: капиталисты морят народ голодом, живут его потом и кровью! Стыдно вам говорить такие глупости! Ведь вы должны знать, какому огромному риску подвергаются капиталовложения в промышленные предприятия, - например, в угольные копи! Вполне оборудованная шахта обходится ее владельцам от полутора до двух миллионов франков. Вот какие огромные деньги надо ухлопать, да еще сколько труда вложить, чтобы извлечь из них хотя бы скромный доход. Во Франции почти половина акционерных обществ в горнодобывающей промышленности обанкротилась... И нелепо обвинять в жестокости те предприятия, которые стараются избежать краха. Когда их рабочие страдают, они и сами страдают. Вы думаете, Компания меньше вашего потеряет при нынешнем кризисе? В отношении заработной платы она не хозяйка, она должна подчиняться условиям конкуренции, иначе ей грозит разорение. Пеняйте на обстоятельства, а не на нее... Но вы не желаете слушать, вы не желаете понять!

- Нет, мы понимаем, - возразил Этьен, - мы хорошо понимаем, что никакие улучшения для нас невозможны, пока все будет идти так, как сейчас идет, и по этой самой причине рабочие в конце концов добьются того, чтобы все пошло по-другому.

Утверждение это, внешне, казалось бы, очень умеренное и произнесенное вполголоса, было проникнуто такой убежденностью и в нем прозвучала такая угроза, что сразу настала глубокая тишина. В эту минуту сосредоточенного, напряженного молчания пронеслось дуновение страха. Смутно вникая в смысл сказанного, делегаты почувствовали, однако, что в этой гостиной, среди всего этого благоденствия, их товарищ потребовал и для рабочего благ земных, и все бросали косые взгляды на плотные гардины и портьеры, на мягкие удобные кресла, на всю эту роскошную обстановку, в которой стоимость малейшей безделушки дала бы шахтеру возможность прокормиться целый месяц.

Наконец помрачневший г-н Энбо встал, давая понять, что разговор окончен. Все, кто сидел, тоже поднялись. Этьен подтолкнул локтем Маэ, и тот заговорил, но уже неловко, неуклюжими словами:

- Стало быть, господин директор, вот и все? Так ничего вы и не ответили нам. Мы, стало быть, передадим другим, что вы наши условия отвергаете.

- Я? - вокликнул г-н Энбо. - Я, милый мой, ничего не отвергаю! Я такой же наемный человек, как и вы. Решать я тут могу не больше, чем последний ваш откатчик. Мне дают распоряжения, и я обязан в точности их выполнять. Я сказал вам все, что считал своим долгом сказать, но решать я ничего не берусь. Вы изложили свои требования. Я передам их правлению, а потом сообщу вам его ответ.

Он говорил, сохраняя корректность высокого чиновника, стараясь не выказывать волнения и даже щеголяя своей вежливой сухостью, подчеркивая, что он всего лишь орудие власти. И углекопы смотрели на него недоверчиво, мысленно спрашивали себя, куда же он клонит, что ему за интерес лгать им, сколько он крадет, стоя между рабочими и настоящими хозяевами. Видно, он просто обманщик. Наемный человек, получает плату, как и рабочие, а живет богато!

Этьен еще раз осмелился вмешаться:

- Очень жаль, господин директор, что мы не можем лично поговорить с членами правления и защитить перед ними свои требования. Мы многое объяснили бы, мы нашли бы убедительные доводы, а вам они неизбежно будут непонятны. Знать бы только, куда нам обратиться.

Господин Энбо нисколько не рассердился, на губах у него даже промелькнула улыбка.

- Ах, вот оно что! Ну, раз вы мне не доверяете, это очень усложняет дело. Придется вам поехать туда!

И он сделал неопределенный жест, указав на одно из окон гостиной. Делегаты проследили взглядом за движением директорской руки. Куда же это надо ехать? Вероятно, в Париж, но в точности они не знали. Куда-то в далекие и страшные, недоступные, священные края, где в таинственной кумирне восседает на престоле некое неведомое божество. Никогда они его не видели и не увидят, они только чувствовали, как его непостижимая сила давит издали на судьбы десяти тысяч рабочих в Монсу. И когда директор говорил, за ним стояла эта сокрытая от них сила, его устами она вещала свои приговоры.

Тяжелое чувство разочарования охватило их, даже Этьен пожал плечами, показывая, что лучше всего им уйти. Тем временем г-н Энбо дружески похлопывал Маэ по плечу и спрашивал о здоровье Жанлена.

- А все же это вам суровый урок, - ведь вы защищаете плохое крепление!.. Советую, друзья мои, поразмыслить, тогда вы поймете, что забастовка была бы для всех бедствием. Не пройдет и недели, а вы будете с голоду умирать. Что вам тогда делать? Впрочем, я рассчитываю на ваше благоразумие: я убежден, что в понедельник - самое позднее - вы возобновите работу.

Все двинулись к двери и вышли из гостиной, громко топая и сутулясь, ни одного слова не ответив директору, выразившему надежду на их покорность. Г-н Энбо, провожая их, счел необходимым вкратце изложить итоги переговоров: на одной стороне Компания с новыми расценками, на другой - рабочие, требующие прибавку в пять сантимов с вагонетки. Желая развеять несбыточные надежды углекопов, он заметил, что, по всей вероятности, правление отвергнет их требования.

- Хорошенько подумайте и не делайте глупостей, - повторил он, встревоженный их молчанием.

В прихожей Пьерон низко поклонился директору, зато Левак нарочито размашистым движением нахлобучил на голову фуражку. Маэ старался придумать, что бы еще сказать на прощание, но Этьен тронул его за локоть, и все вышли в грозном молчании. Дверь в парадном громко захлопнулась.

Когда г-н Энбо возвратился в столовую, гости молча сидели за ликерами. Он в двух словах рассказал г-ну Денелену о положении дел, и тот окончательно впал в уныние. Пока хозяин пил остывший кофе, остальные попытались было завести разговор на другую тему, но Грегуар снова заговорил о забастовке и выразил удивление, что не существует закона, запрещающего рабочим бросать работу. Поль Негрель для успокоения Сесиль заверил ее, что скоро прибудут жандармы, - их уже ждут. Наконец г-жа Энбо подозвала лакея и приказала: Ипполит, мы скоро перейдем в гостиную, так ступайте откройте там окна. Проветрите хорошенько комнату.

Прошло две недели, а на третью, в понедельник, сведения о явке на работу, посланные в дирекцию, свидетельствовали, что число рабочих, спустившихся в шахты, стало еще меньше. Напрасными оказались расчеты, что в то утро работа возобновится: упорство правления, не желавшего пойти на уступки, ожесточило рабочих. Бастовали не только Воре, Кревкер, Миру и Мадлен; в Виктуар и в Фетри-Кантель едва ли четвертая часть всего количества углекопов спустилась в шахты, забастовка захватила даже Сен-Тома. Она становилась всеобщей.

В Воре стояла гнетущая тишина. Кругом было безлюдно, безмолвно, мертво, как на всех больших предприятиях, где работа остановилась. На фоне серого декабрьского неба вдоль высоких мостков вырисовывались три-четыре забытые вагонетки, застывшие в безгласном унынии никому не нужных вещей. Внизу меж тонкими козлами мало-помалу тощали запасы добытого угля, обнажая черную землю; заготовленные штабеля крепежного леса гнили под проливными дождями; на мутной воде канала у пристани словно уснула недогруженная баржа; на пустынном терриконе, где и под дождем дымились сернистые сланцы, грустно вздымала к небу свои рукоятки брошенная тачка. Но больше всего веяло запустением от построек - от сортировочной, наглухо закрывшей свои ставни, от копра, в котором уже не отдавался грохот вагонеток, катившихся в приемочной, от машинного отделения с застывшими двигателями, от гигантской трубы, слишком широкой для узких струек дыма. Подъемную машину пускали в ход лишь по утрам. Конюхи доставляли корм лошадям, под землей работали только штейгеры: заменяя углекопов, они следили за тем, чтобы откаточные пути не пострадали от обвалов, неизбежных, когда перестают поддерживать крепление в выработках; но с девяти часов утра сообщение с поверхностью происходило лишь по лестницам. А над шахтными мертвыми строениями, покрытыми траурной пеленой черной пыли, по-прежнему разносилось лишь шумное, долгое дыхание водоотливного насоса - единственная искра жизни, оставшаяся в шахте, которую затопили бы подземные воды, если бы это дыхание остановилось.