Все кошки смертны, или Неодолимое желание - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Устинов cтр.№ 76

― Что же еще?

― Нинель, ― произнес я с нажимом. ― Две недели назад Нинель утащила из серверов в клинике жесткие диски со всеми записями этих ваших спектаклей. И ее начали искать очень серьезные дяденьки ― с целью эти диски вернуть. Но она предпочла сигануть с балкона. Так вот, моя интуиция родила мне информацию, что вы перестали иметь отношение к клинике именно после всех этих событий.

Но Ядов покачал головой. Печально и отрицательно.

― Обманула вас ваша интуиция. Не после, а до. Я отказался там работать еще до того, как Нинель… совершила эту глупость.

― Почему вы называете это глупостью?

Доктор молчал.

― А вы знали, что у Нинель был запущенный рак? С метастазами?

Если бы я двинул ему промеж глаз бейсбольной битой, он не выглядел бы более ошарашенным.

― Рак? ― повторил он за мной. И после долгого молчания наконец пробормотал: ― Да, это многое объясняет… С психологической точки зрения. Перед лицом близящейся смерти люди, бывает, преображаются. Начинают посещать церковь, например. Другие стараются забыться, уходят в алкоголь, в наркотики.

― Ну, если она в последнее время что-то посещала, ― вспомнил я «Холодную утку», ― то на церковь это не похоже. А вот насчет всего прочего ― это да, все имело место. Так вы говорите, многое объясняет?

― Объясняет ее поведение, но не мое. Повторяю: я бросил работать в новой клинике еще до этого.

― Хорошо, отказались до этого, ― сдал я маленько назад. ― Но тогда ― после чего?

Молчание.

― Что хоть там такого было, на этих дисках?

Молчание плюс выразительный взгляд, ошибиться в трактовке которого было трудно.

― Не хотите говорить, ― констатировал я.

― Не хочу, ― подтвердил он. ― Но главное ― не могу. Не имею права.

― Опять врачебная тайна? ― с досадой спросил я.

Он кивнул. Но нехотя добавил:

― И не только.

Я решил попробовать с другого конца.

― А что будет, если эти диски найдутся?

― Ничего хорошего, ― пожал он плечами.

― А плохого? ― продолжал давить я.

― Плохого ― сколько угодно. Может быть очень плохо очень многим людям.

Это я уже слышал. Правда, не от врача, а от пациента. От пациента и одновременно отца-основателя. Но меня в данном случае интересовал именно доктор.

― Например, вам ― будет?

Он вяло кивнул.

― Мне, полагаю, хуже всех.

― Почему? ― без особой надежды на ответ поинтересовался я.

Снова молчание.

― Послушайте, ― сказал я примирительно. ― Наш с вами общий знакомец Воробьев-Приветов землю носом роет, чтобы вернуть диски. Меня вот привлек. И как видите, все мне рассказал.

Произнося эти слова, я внимательно следил за лицом Ядова. И мне удалось уловить на нем мимолетную горькую усмешку. Которая свидетельствовала: нет, как я, собственно, и предполагал, не все рассказал мне бывший Валька Понос, он же будущий господин губернатор Воробьев-Приветов.

И я сдался. Ну, не сдался, конечно, а понял, что лобовая атака захлебывается, и отошел на заранее подготовленные позиции. Для начала махнул рукой:

― Ладно, оставим эту тему. А еще вопрос позволите? Из другой оперы?

Ядов дернул плечами, что при желании можно было расценить как равнодушное согласие. Но я надеялся, что смогу сейчас это равнодушие поколебать.

― Вопрос вам как психиатру: могла ли Ангелина Шахова убить своего бывшего супруга Игоря Шахова?

Доктор расхохотался. Легко, искренне, без всякой игры.

― Вон вы куда гнете! ― все еще усмехаясь, проговорил он. ― Вопрос психиатру, говорите? Уж сказали бы честно: подозреваемому! Так, мол, и так: вы, гражданин Ядов, используя служебное положение, вывезли из психиатрической лечебницы больного человека, по приговору суда находящегося на излечении в связи с убийством. Двадцать лет назад она убила любовницу мужа, а сейчас вы ей предоставили возможность прикончить его самого. Так, что ли?

― Не понимаю, что вас так веселит, ― насупился я. ― Разве это ― невозможный вариант?

― Совершенно! ― отрубил он. ― Просто вы не специалист, но любой грамотный психиатр подтвердит вам…

― А любой грамотный следователь не поверит ему на слово! ― оборвал я его. ― Скажет: есть мотив, есть пособник, налицо сговор. Есть анамнез, наконец!

Тут Ядов наконец посерьезнел. Проворчал:

― Анамнез… Что вы в этом понимаете!

― Не понимаю ― объясните! ― потребовал я. ― А то легко просто заявлять: совершенно невозможно! Объясните ― почему?

― Хорошо, объясню, ― неожиданно согласился доктор. ― Ну, во-первых, потому что Геля… Ангелина Шахова ― совершенно истощена, я бы даже сказал, старчески немощна. Вы же сами имели возможность убедиться ― кожа да кости!

― Ну да! ― упрямо не согласился я. ― Видели мы, как она столами швырялась…

― Ах, бросьте вы! ― с досадой отмахнулся Ядов. — Лучше б не напоминали про это. У больной случился психотический эксцесс ― вами же, между прочим, спровоцированный. И последовавший за ним эпилептический припадок ― а в этом состоянии силы удесятеряются, это вам и второкурсник мединститута скажет.

― Допустим, ― согласился я. ― Но это как раз не в ее пользу: могла ведь Шахова и в припадке порешить. А ну как она эту мысль все двадцать лет вынашивала, с тех пор как Тавридину зарезала? Уж вы поверьте специалисту по уголовным делам: убивать трудно первый раз. Второй легче.

Ядов вместо ответа почему-то смерил меня долгим внимательным взглядом, словно прикидывая, стоит ли меня посвящать в дальнейшие детали, и в конце концов задумчиво протянул:

― В том-то все и дело, юноша, в том-то и дело.

Теперь я замолчал выжидательно. И психиатр медленно, видно, для того, чтобы я получше усвоил сказанное, произнес удивительные слова:

― Ангелина не знает, что она убила учительницу.

Если верить Ядову (а оснований не верить ему у меня становилось все меньше и меньше), Шахова-Навруцкая не знала о том, что она убийца, по двум чисто медицинским причинам. Первая: последние двадцать лет женщина находилась в полусумеречном состоянии, когда сознание сужено до пределов самых примитивных понятий и рефлексов (тут я сразу вспомнил Светку Михееву). А вторая… Вторая причина состояла в том, что Ставриду убила не Ангелина. Нет, убила Ангелина, конечно ― в физическом смысле слова. Но в медицинском, психиатрическом — абсолютно другая личность.