У Яси из головы не выходил Антон. Брошенная им фраза, которой она тогда не придала особого значения: «Главное – это цель».
– А средства? – спросила Яся.
– Средства – это маршрут. Маршрут не столь важен, важно прийти в пункт назначения.
Тогда ее сбил с толку этот маршрут. Антон жил за границей – это чувствовалось по его акценту и манерам, а раз так, то он мог неправильно сформулировать свою мысль. Яся тогда решила, что Антон вовсе не имеет в виду, что для достижения цели все средства хороши.
Теперь, после гибели бабушки, когда вокруг подозревают всех и вся, ей пришлось думать по-другому.
«Неразборчив в средствах! А вдруг это он наследил в огороде? И Аиду убил тоже он».
Про Антона плохо думать не хотелось, но логика ей подсказывала, что ее предположение вполне может быть правдой. Сколько она знает этого человека? Всего месяц! И что она о нем знает? Да практически ничего! Даже его фамилия ей не известна.
– Целых четыре дня! Так долго! А я так бы хотел встретить Новый год с тобой, – сказал он с грустью в голосе при расставании.
– Это семейный праздник, и я должна быть в кругу семьи.
– Я все понимаю. Но можно я приеду к тебе на дачу? Разметелево совсем близко от города, и мне не составит труда туда съездить. Даже если бы оно было далеко, все равно приехать к тебе было бы для меня радостью. Я готов мчаться за тобой на край Земли, – признался Антон с темпераментом южанина. При этом у него был такой неподдельно искренний взгляд, что у Яси дрогнуло сердце, но она не сдалась.
– Думаю, что это будет неуместно. Подожди немножко, я приеду в город, и мы сможем с тобой встретиться.
Ясе очень не хотелось представлять своего друга семье. Вернее, ему представлять семью. Она не хотела, чтобы Антон раньше времени увидел взбалмошную Аиду, властную Дарью Альбертовну и вечно всем недовольную Томилу. Милая же предстала бы перед его взором картинка!
Ее семья – это ее беда. А в свои беды посторонних посвящать не надо. Открываться можно только близким, проверенным людям, а Антон для нее пока таковым не стал. Для этого нужно, чтобы прошло время, которое ни в коем случае нельзя торопить. Иначе вместо близких, доверительных отношений может не получиться никаких. Сейчас их с Антоном отношения напоминают едва проклюнувшийся из почвы росток. И она не станет вытягивать его пальцами, чтобы тот скорее рос и расцвел пышным цветом, – быстрей он все равно не вырастет, зато погибнет запросто.
Антон Ясе нравился, можно сказать, она была в него влюблена. Совсем немножечко, не настолько, чтобы со всех ног бежать на свидания с ним. И не бежала, хотя иногда такое желание у нее возникало.
Таврическая губерния. 1836 г.
– Боже праведный! Когда это закончится?!
Опять яшма и опять с буквой. Граф присмотрелся и разглядел выцарапанную на красном камешке заглавную букву Л.
Красный и маленький, как капля крови, камешек лежал на подоконнике. Чтобы его туда подложить, нужно было пролезть через форточку. Но это невозможно! Форточка была на фиксаторе и открывалась только в пределах небольшой щели, через которую могла пролезть разве что кошка, и то не каждая, а только очень худая. «А если это сделал кто-нибудь из своих?!» – закралась в голову Елисея мысль. Несмотря на то что мысль была бредовая, граф от нее отмахиваться не стал – при сложившихся обстоятельствах ничего исключать было нельзя, даже чертовщину. Особенно чертовщину.
Граф достал из ящика стола кисет с такими же кроваво-красными камнями. Он пересчитал камни, хотя и так отлично знал их количество, их вместе с сегодняшним получилось семнадцать. Каждый год в этот день – восьмого июня – он находил яшму с заглавной буквой. Найдя у себя на обеденном столе яшму первый раз шестнадцать лет назад, он не придал этому событию никакого значения и хотел было выбросить полудрагоценный камень, как что-то его остановило. Яшма была со сквозным отверстием для нити и буквой «Н». На следующий год сюрприз повторился, и на камешке на этот раз была буква «П». Ему явно хотели что-то сказать, и он с ужасом догадался, чьих это рук дело. В другой бы раз он, граф Елисей Смолин, приказал расправиться с негодяем, посмевшим своими выходками тревожить его покой и покой его семьи, но только не в этом случае, и на то были причины.
Выложив камни на стол, граф принялся решать нелегкую задачу. Нужно было сложить из них слово. Были буквы: ИНПЕИОЕЗАОЯМДЛНА.
Он перекладывал яшму с места на место, тасовал ее и так, и этак, но ничего не получалось – выходила какая-та белиберда.
– Взгляните, папенька, какие мне тетушка ленты прислала! – в кабинет влетела дочь, десятилетняя Натали. На ней было голубое в белую полоску платье, а в косах новые ленты.
От неожиданности Елисей рассыпал сложенную конфигурацию букв, которая показалась ему наиболее осмысленной.
– Сколько раз можно повторять, Натали, – не врываться в мой кабинет! Изволь выйти и зайти, как положено! – строго приказал он.
– Но папенька! Я только на минутку.
– И не спорить, невоспитанное дитя! – Граф со вздохом посмотрел на исчезающую за дверью дочь. Уже сейчас было ясно, что красавицей ей не быть. Неуклюжая походка, не по годам тучная фигурка и простое, как у крестьянки, лицо.
– Вся в мать, – сокрушенно произнес он.
В дверь поскреблись, затем, дождавшись ответа, на пороге появилась Натали. Она сделала книксен и вымолвила:
– Доброе утро, папенька!
– Доброе, дочка. Ленты я уже видел. У тебя что-нибудь еще?
– Дядя Михаил сказал, что приедет к нам на следующей неделе, но без тетушки, потому что она нездорова.
– Спасибо, я знаю.
– Папенька, а что это такое красивое на столе? – полюбопытствовала девочка и подошла ближе.
– Ничего особенного. Это камни, – ответил граф неохотно. Не нужно, чтобы дочь знала о яшме, но она уже увидела камни, и лучше ответить на ее вопрос что-то неопределенное, нежели не отвечать вообще.
– Это чьи-то бусы? – догадалась Натали. Она скорее утверждала, чем спрашивала.
– Иди, дочка, не мешай. У меня много работы.
Девочка не стала упрямиться. Она еще раз сделала книксен и исчезла за дверью.
Елисей собрал в кисет яшму и убрал ее в стол, подумал и переложил кисет в сейф, который запер на ключ. Дочь у него хоть и нескладная, но сообразительная. Господь поскупился на красоту, зато разумом ее наделил сполна.
ЛОЗА, ПОМЕЯ, – вертелось в голове у Смолина, – дьявол разберет, что это может быть! – злился он.
– Блюм-билюмбум! – пропели куранты, нарушая ход мыслей графа. Маленькая стрелка стенных часов незаметно подкралась к восьмерке, оповещая о том, что пора выходить в столовую на завтрак.
– Дьявол побери! – выругался Елисей. Мало того что за завтраком придется видеть супругу Анастасию Ивановну, говорить ей предписанные этикетом любезности и слушать ее болтовню, так ведь еще и аппетит с утра напрочь пропал.